Лермонтов провожает Белинского до двери. Остается один, что-то думает, глядя на огонь свечи. Слышны заунывные крики часовых «слуша-ай!». Лермонтов берет уголь и пишет на стене. Гремит дверь – входит комендант.
Комендант. Сколько раз я просил вас, поручик Лермонтов, не марать стен стихами. (Читает только что написанные стихи.) «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ». Да еще такими непозволительными… Вы что это, поручик! Ей-богу, ума не приложу, что с вами делать?!
Лермонтов. Если вы не дадите мне бумаги, я испишу вам не только стены, но и потолок.
Комендант. Уж скорей бы вас выпустили. Дебошир, убей меня бог, дебошир. (Кричит.) Евстигнеев, принеси его благородию старые приказы из канцелярии! (Показывает на стены.) Приказы на обороте чистые. Спишите все на бумагу, тогда я пришлю унтера, – он все это сотрет. А то и вправду жаль. Стихи, говорят, у вас превосходные.
Лермонтов, глядя на коменданта, по-детски хохочет.
Занавес
Салон Карамзиных. За окнами – Летний сад в туманной весенней зелени. Сумерки. Блещущая закатом Нева.
За круглым чайным столом непринужденное и веселое общество. Софья Карамзина, Мусина-Пушкина, Вяземский, Александр Тургенев и Лермонтов. Екатерина Карамзина разливает чай.
Вяземский. Самое интересное зрелище, какое мне привелось видеть в жизни, – это обед у Жуковского, когда Крылов ел поросенка и от удовольствия мог только шевелить пальцами. Потом его отвели в кабинет, и он проспал на диване до утра. Проснувшись, рассказывал, что снилось ему, будто государь Николай Павлович стоит у стола, трет хрен с сахаром и плачет крупными слезами.
Все смеются, кроме Лермонтова и Мусиной-Пушкиной. Мусина-Пушкина только слабо улыбается. Лермонтов гладит мохнатого пса и незаметно дает ему тартинку. Мусина-Пушкина грозит Лермонтову пальцем.
Екатерина Карамзина. Страшен сон, да милостив бог.
Тургенев. А вы слышали новость, господа? На Булгарина в Нарве напали разбойники. Окунули его с головой в реку, и в кармане у него раскис очередной пасквиль на русскую литературу.
Снова все смеются, кроме Лермонтова. Мусина-Пушкина тревожно взглядывает на него. Лермонтов сидит сгорбившись, смотрит за окно, где в густых сумерках пылает странным желтоватым огнем зелень Летнего сада.
Софья Карамзина (Вяземскому, тихо). Ничем не удается развеселить его.
Вяземский (вполголоса.) Вы видите, София Николаевна, мы уж с Тургеневым стараемся вовсю, как два старых рысака, но ничто не помогает.
Тургенев. А Мятлев будет сегодня?
Екатерина Карамзина. Обещался прийти.
Тургенев. Вы знаете, какую дерзкую штуку он на днях отколол на обеде у графини Щербатовой? Он сидел с молоденькой маркизой Траверсе. Маркизу преследовал поклонник, адъютант наследника, – он поднес ей огромный букет. Маркиза имела неосторожность пожаловаться Мятлеву на назойливость поклонника. Что же делает Мятлев? Он требует у лакея блюдо, берет букет, крошит ножом цветы и листья на мельчайшие кусочки, поливает маслом, солит, перчит и приказывает лакею отнести этот салат из цветов поклоннику в качестве угощения, присланного маркизой.
Софья Карамзина. Сразу узнаю Ишку Мятлева!
Лермонтов (гладит пса и говорит, не улыбаясь, думая о чем-то другом). Да, это очень забавно. (После недолгого молчания.) Софи, вы знаете, что сегодня я уеду на Кавказ прямо отсюда? Я распорядился, чтобы лошадей подали к вашему крыльцу.
Софья Карамзина. Это по-дружески, Мишель.
Слуга (в дверях). Наталия Николаевна Пушкина!
Мужчины встают. Екатерина и Софья Карамзины торопливо идут к дверям. Входит Наталия Пушкина.
Екатерина Карамзина. Какая редкая гостья!
Пушкина. У меня столько забот с детьми, что я с трудом освобождаю для себя только два вечера в неделю.
Здоровается со всеми. Все с ней очень почтительны. Лермонтов последним целует у нее руку.
(Лермонтову.) Я слышала, что вас снова усылают на Кавказ?
Лермонтов кланяется.
Отчасти вы виновник того, что я приехала сюда. Я хотела проститься с вами.
Лермонтов (холодно). Вы слишком добры. Чем я заслужил такое расположение?
Пушкина. Не будем сегодня враждебны. (Тихо.) Я знаю, что вы в душе осуждаете меня из-за мужа, и, поверьте, благодарна вам за то, что вы со мною никогда не лицемерили.
Лермонтов. Если это заслуживает благодарности, то извольте, я ее принимаю.
Пушкина. Значит, мир?
Лермонтов. Моя любовь к Александру Сергеевичу так велика, что я переношу ее на всех людей, которые были ему дороги. (Целует у Пушкиной руку.)
Пушкина (растерявшись). Вы очень расстроены сегодня?
Лермонтов. У меня нет причин веселиться, сударыня.
Софья Карамзина. Право, Мишель, вы совершенно пали духом. Я вас не узнаю.
Лермонтов. Простите, у меня сегодня дурная голова.
Мусина-Пушкина. Вам нездоровится?
Лермонтов. Нет. Но у меня весь день такое чувство, будто я попал в железное кольцо, оно все время сжимается и вот-вот меня раздавит.
Вяземский. Кошмарный сои!
Тургенев. Забудьте эти нервические мысли. Когда вы вернетесь с Кавказа…
Лермонтов (перебивает его). Я не вернусь. В этом-то я единственно уверен.
Мусина-Пушкина (нервно смеется). Не надо, Лермонтов. Этак вы заставите всех нас разрыдаться.
Софья Карамзина. Я хочу, Мишель, чтобы вы увезли из Петербурга светлую память. (Садится к роялю, играет, потом напевает).
Екатерина Карамзина. Я прикажу подать вина. Сегодня у нас особенный вечер. (Выходит.)
Софья внезапно обрывает игру и встает.
Софья Карамзина. Вы весь вечер молчите, Мишель. Прочтите нам что-нибудь новое.
Лермонтов. Новое? Извольте! (Облокотившись на стол и не меняя позы, говорит просто и тихо, глядя на Мусину-Пушкину.)