– Ах, ты Господи! Она на крыльцо всходила, – удивился отец Никита, – не у госпожи ли Бессоновой изволит она быть?
– Да ведь в окнах огня нету, – сказал тихо Туманов, – и вон куда следы ведут.
– И то правда, – согласился поп, – только зачем же ей к реке идти?
– Не знаю.
– Худо это, – нахмурился Никита, недоумевая, – как же это вы, сударь, жену-то не уберегли?
Туманов не ответил и, отвернувшись, стал надевать лыжи. И отец Никита надел свои. Молча побежали они к реке.
– Вот здесь упала она, должно быть, – пробормотал отец Никита, рассматривая измятый снег.
Они бежали теперь через реку, останавливаясь иногда и разглядывая следы. На том берегу остановился Никита и вдруг, задыхаясь, сказал:
– Что же это? А? Не пойду я дальше. Боюсь. Ведь дальше – тайга…
Он стал громко кашлять, мотая головой.
– Тогда я один, – сказал глухо Туманов и пошел вперед, не оглядываясь.
– Погоди. Куда ты? И я с тобой, – неожиданно переходя на «ты», закричал Никита и побежал за Тумановым.
Следы шли напрямик в тайгу. Со всех сторон теснились черные ели. Тишина была мертвая. И каждый звук, ее нарушавший, удесятерялся и как будто медлил в воздухе, застывая, среди колючих ветвей.
– Страшно мне. Ах, страшно, – шептал поп и уже не разглядывал снега, следуя слепо за Тумановым.
– Следов нет, – пробормотал Богдан Юрьевич упавшим голосом.
– Неужто нету?
Они остановились на чистой белой полянке, недоумевая, куда теперь идти.
Стоокая тайга смотрела в упор на смельчаков, и луна протягивала руки и бледными пальцами своими ощупывала их одежду и лица.
– Страшно мне, – повторил отец Никита.
Они пошли наугад по тропинке, забирая все левее и левее на восток.
– Постой, постой… Что это там? А? – сказал отец Никита, хватая Богдана Юрьевича за рукав.
– Лидия Николаевна, это вы? – хотел спросить Туманов, но губы его шевелились беззвучно.
– Да что же вы молчите? Господи! – крикнул поп и, дрожа от страха, бросился вперед к большой ели, давно, должно быть, завалившейся и лежавшей теперь поперек тропы.
Там, упершись спиною в ствол и вытянув вперед ноги, сидела в своем сарафане Лидия Николаевна.
– Поздно, кажется, – сказал Туманов и подойдя, опустился на колени.
– В путь узкий хождшии прискорбный… И крест яко ярем вземшии, – бормотал отец Никита и крестился, и опять бормотал. – Приидите насладитеся, их же уготовах вам почестей и венцов небесных…
То, что происходило здесь, в отдаленнейшем углу северо-восточной Сибири, по-видимому, ничем не было связано с событиями нашей русской жизни тогдашнего времени. Однако, как не раз справедливо замечали, человек не может учитывать многих и многих жизненных соотношений, и явления, на первый взгляд в себе ничего общего не заключающие, оказываются в непосредственном взаимодействии. Это утверждение не противоречит науке. Но ведь существуют также и другие таинственные влияния, ускользающие от нашего внешнего наблюдения, однако, не менее оттого значительные.
Шестого августа опубликовано было официальное сообщение об «учреждении Государственной Думы», двадцать пятого заключен был Портсмутский договор, естественное последствие политики наших лжепатриотов, а уже в середине сентября начались шумные митинги в высших учебных заведениях, началась типографская стачка в Москве, и уже готовилась всеобщая политическая забастовка железнодорожников. Как известно, восьмого октября прекратилось движение по всем линиям железных дорог, за исключением Николаевской. Тридцатого состоялось первое заседание Совета Рабочих Депутатов, на который с надеждою смотрела Россия, а на другой день уж раздался зычный крик приказа: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть»… Правительство поспешило опубликовать манифест семнадцатого октября. В эти дни, под давлением общественного настроения, стали постепенно возвращать ссыльных. Почти все участники вышеописанных событий должны были вернуться в Россию. С лихорадочным волнением спешили они уехать из ненавистной Сибири. К этому времени возвратился в город Я. после неудавшейся экспедиции на Алдан Андрей Владимирович Волков и его спутник Смиряев: Крушинского с ними не было. Несчастный юноша заразился тифом и умер в тайге. Ольга Андреевна Бессонова отнеслась к этому грустному известию как-то слишком безразлично и даже не старалась скрыть своего равнодушия. В начале ноября из города Я. должна была отправиться в Россию партия ссыльных – человек десять. С ними ехала Бессонова, в одной повозке с Чарушниковой, и Богдан Юрьевич Туманов, спутником которого был Волков.