Илья Андреевич ушел, а Чарушникова осталась и, кажется, рассчитывала просидеть здесь немало времени.
– Богдан Юрьевич нездоров. Ему отдохнуть надо, – сказала Ольга Андреевна. – Ступайте к себе в номер, Богдан Юрьевич, усните, а мы здесь с Анастасией Дасиевной побеседуем.
Но Богдан Юрьевич, по-видимому, не слышал того, что ему говорила Бессонова. Каким-то мертвым взглядом он смотрел прямо перед собою. И было странно, что он не шевелится, как кукла, и что руки его симметрично лежат на коленях. И весь он был похож в ту минуту на восковую фигуру.
– Вам отдохнуть надо, – нетерпеливо повторила Ольга Андреевна и даже тронула его рукою за плечо.
– Сейчас, сейчас, – сказал Туманов и пошел было к двери, но остановился на пороге.
– А все-таки я не могу вспомнить того, что надо, – усмехнулся Богдан Юрьевич и потер лоб рукою. – Как это? Образуется? Нет, не образуется… Сообразоваться надо? Сообразить я не могу – вот что.
Туманов совсем запутался и робко глядел то на Ольгу Андреевну, то на Чарушникову.
– Ах, ты Господи! – воскликнула Бессонова почти в отчаянии. – Да идите вы спать! Ведь вы на себя не похожи. Ведь надо себя в руки забрать.
– Ступайте! Ступайте! – хлопотливо затараторила опять Чарушникова, вскочив со стула и толкая Туманова в коридор.
– Не знаю, что с ним такое, – сказала Ольга Андреевна, когда Туманов ушел, наконец. – Он стал такой странный с тех пор…
– Ах, теперь все странные, очаровательница. Время такое.
– Да, время. Но он особенный.
– А я думаю, что теперь никому несдобровать, – захихикала Анастасия Дасиевна. – И у вас лихорадка, и даже у меня, должно быть. Вчера, например, мне Вербовский померещился.
– Неужели он в Петербурге?
– Не знаю. Может быть, это приснилось мне. Подошел ко мне на Невском. В цилиндре, знаете ли, как всегда…
– Что же он сказал вам?
– Приехал, говорит, в Петербург продолжать опыты. Время, говорит, интересное. Теперь все острее и заманчивее. Спросил, правда ли, что вы в Петербурге. Кажется, с Тумановым желает познакомиться.
– Невозможно это, – нахмурилась Ольга Андреевна.
– Да не все ли равно в конце концов, очаровательница, – засмеялась Чарушникова и тотчас же прибавила: – Отдохнуть бы, однако… Выпьем? А?
Не дожидаясь ответа, она вытащила из своего огромного ридикюля бутылку коньяку.
Верная подруга придвинула к дивану столик, улыбаясь невесело, и поставила на него бутылку.
В то время, когда Ольга Андреевна и Чарушникова молча пили коньяк, Богдан Юрьевич Туманов ходил по своему номеру, разговаривая сам с собою. Он не заметил, как в комнату вошел незнакомый ему господин. Незнакомец улыбался как-то загадочно и нагло. Глаз его нельзя было видеть, потому что на его носу надето было дымчатое пенсне.
Самое примечательное в лице этого господина были губы, красные необыкновенно и как будто влажные, причем нижняя губа заметно отвисла, тогда как верхняя змеилась тонко под низкою щетиною усов. Одет был он очень хорошо, даже с некоторым «шиком». На нем было прекрасное пальто и на лоб надвинут был хороший цилиндр.
Туманов не удивился тому, что перед ним стоит незнакомец. Его другое поразило… Его поразили губы этого человека. С каждым днем Туманов все менее и менее мог управлять своими мыслями, все менее способен был приспособляться к обыденному и внешнему, от чего все мы находимся в непрестанной зависимости. И теперь, не считаясь с тем, что подумает о нем незнакомец, он сказал то, что ему хотелось сказать:
– Опять такие красные губы… Почему все такие губы?
Проговорив это, он стал ходить по комнате, не обращая внимания на гостя.
– А у кого еще «такие губы»? – чуть усмехнулся господин, снимая цилиндр и усаживаясь в кресло.
Туманов остановился на минуту, прищурился и сказал нехотя:
– Забыл у кого. У многих. Как упыри. Мне противно.
– Вот оно что! – протянул незнакомец и, помолчав, прибавил: – Да ведь и у вас тоже губы-то не очень невинные…
– У меня? – испугался Богдан Юрьевич.
– Я, по правде сказать, ожидал от вас чего-нибудь в этом роде, – пробормотал гость, хмурясь, – но все же не такой – как бы это сказать? – рассеянности… Вы даже не поинтересовались узнать, кто я такой.
– Что? – спросил Туманов, не понимая за что его упрекает незнакомец. – Я нескладно говорю и соображаю худо. Но у меня свои мысли. Извините.
– Ежели свои мысли, я даже рад, – засмеялся таинственно собеседник, – однако, быть может, вы не прочь поделиться ими с вашим будущим другом? Я почему-то уверен, что мы будем друзьями…
– Какие друзья? Мне некогда.
– Не хотите, значит?
– Не хочу. Я и без друзей ничего не успел.