Луша. Без вас знаю. (Убегает.)
Ивлевна. Штоб веселей лежал до штрашного суда, машинку поставили. И таково-то она искусственно играет. (Поет фальшивым голосом.) «Во са-аду ли, в о-го-ро-де…»
Старик. Будя боталом-то ботать, свихнешь.
Ивлевна. Я как у панов жила, меня дюже уважали за красоту. Даже поп-батюшка, пошла к ему на исповедь, накрыл епитрахилью и говорит: «Много, говорит, за тобой грехов, ну, отпущается тебе, раба божья, безо всякого, как ты не виновата, што бог наградил тебя красотой».
Где-то далеко-далеко слышится, приближаясь и нарастая, «Интернационал» духового оркестра. Вместе с тем нарастает ровно отбиваемый гул шагов. В избу вскакивает с перепуганным лицом Луша.
Луша (задыхаясь, кричит). И чево вы сидите! И чево вы думаете: рыжие идут, всех без края резать будут!
Старик. Каки рыжи?
Луша. Ффу-у, да с ружжами да с пушками!..
Старик. Красные, што ль?
Луша. Фу, да все одно, у них и бород-то нету. Всех обкровенят, не помилуют, всех под один нож. Там народ кричит…
За окном на улице – глухой топот бегущих; бабьи, мужские голоса, плач ребят.
Голоса:
– Гони лошадей!..
– Эй, бабу мою не видали ль?
– Анютка, куды ты провалилась?
– Иде дети?..
– Бей тревогу на колокольне!
Понемногу все стихает.
Ивлевна. Молодые аль старые идуть-то? Побечь посмотреть… (Уходит.)
Старуха. Господи Исусе!..
Старик (в тревоге). Слышь, старуха, за божницей деньги которые бери, да гоните скотину в лес, в бурелом, в Черную балку. А я запрягу кобылу, лошадей погоню. Одежонку какую ни то вяжите в узел. (Подымает половицу.)
Луша (мечется, всхлипывает, срывает с гвоздей, со стены одежду, кидает на разостланный на полу полог). Господи, чево такое будет… Жисти своей молодой решусь…
Старуха (лазит за божницей, всхлипывает). Царица небесная, мати пресвятая богородица… Старик, с подполья-то не трожь деньги, целей будут.
Старик. А как избу запалят, все пропадет.
Старуха (ищет за божницей). Да иде они, деньги-то?.. Заступница пречистая и преподобная мати!.. Лушка, это ты, стерва… сохрани и помилуй!.. смыла их?.. сохрани (вытаскивает сверток с деньгами) и помилуй нас… Вот они! Али лампадочку вздуть, може окаянные хочь святых икон побоятся…
Марьяна (помогая Луше увязывать узел с одеждой, спокойно). Чево им резать-то православных? Чать, живые люди?
Луша, Марьяна, старуха тащат огромный сундук к двери.
Старуха (плачет). Родный ты мой старик, скорей. Жили мы с тобой душа в душу тридцать лет. Соломинки обиды от тебе не слыхала… Мати пресвятая богородица, никак они?! (Мелкой часто крестится вужасе.)
Луша (с плачем всплескивает руками). Пришли!..
За окнами глухо и ровно отбивают шаг проходящие роты. Дружно несется «Интернационал» оркестра. Оркестр уходит дальше и постепенно замирает. Слышна команда: «Рота, стой!.. Вольно!..» Слышны голоса красноармейцев, шутки, смех.
Голоса красноармейцев:
– Эй, Ванька, беги в обоз, табачку возьми.
– Товарищ, дай прикурнуть.
– Что за деревня: одни куры ходят, армейцев, народу не видать.
– В бане весь…
– Парится…
Слышны переливы гармошки. В избу входит красноармеец Павел, отделенный; худой, скулы выдались, молодой, некрасивый, славные глаза.
Павел (оглядываясь). Доброго здоровья, хозяева!
Те молчат.
Ну, вот тут троим можно. Сколько вас в избе? Что это у вас за базар? Что же как воды в рот набрали? Сколько вас в избе, спрашиваю?
Старик, до половины вылезший из-под пола, так и застыл.
Марьяна. Четверо: вот двое стариков, я да девка.
Входят еще двое красноармейцев, усталые, запыленные – Сергеев и Микеша. Сергеев – откормленный, краснощекий. Снимают мешки, ставят винтовки.
Старик. Четверо, служивый.
Старуха. Четверо, родимый, четверо. А пятый… а пятово… сыночек… (плачет) мне… Как раз, как идтить ему на немцев, кобыла ожеребилась. Теперича лошаку третий год, а сына все нету. Без вести пропал. Кои бают – убили. Каждый день хожу за околицу ды все жду; из-за лесочка выйдет сыночек (плачет), а я… а я…
Павел. Ну, ладно, троим можно суды. Много места у вас не отобьем.
Старик закрывает половицу.
Старуха. Ну-к што ж. Ничаво, разместимся. Одежу-то убрать надоть.
Луша (убирает одежду, лукаво поглядывает на красноармейцев). А мы думали: резать нас будете.
Павел. Ножики точут. Наточут, и свежевать вас начнем.
Луша (отмахиваясь рукой, кокетливо). Брешете! Сказывают: рыжие православных режут, – и все брешут, ни за што не поверю.
Павел (к Марьяне). Молодка, не знаю, как вас звать, по отчеству величать. (Марьяна строго отворачивается и продолжает со старухой прибирать одежду.) Водицы ковшик можно попросить?
Марьяна (не поворачиваясь). Луша, дай ему воды.
Луша (черпает ковшом, подает и, отвернувшись, хохочет в рукав). И все брешете!..
Павел. Спасибо. Шли, дюже уж запылились. Микеша, сходи узнай, где обоз станет. А я до взводного пойду.
Павел и красноармеец Микеша уходят.
Луша. Скуластый какой…
Старик и женщины приводят все в порядок, отодвигают сундук на место. Старик садится за починку хомута. Сергеев снимает сапоги, разворачивает и встряхивает портянки.
Сергеев. Эх, ножки бедные, потрудились сколь сегодня.
Входит Ивлевна.
Ивлевна (низко кланяясь). Со счастливым прибытием.
Сергеев. Здравствуй, красавица!..
Ивлевна. Да, за красоту за мою бог грехи мне прощает.
Сергеев. И то хорошо. Стало быть, гульнем. Эй, старая хрычовка, вари зараз курицу да вареники с сыром. Живо! Одна нога тут, другая – там.
Старуха. Батюшка, да куры-то у нас с цыплятами либо на яйцах! Как же ее от цыплят-то резать, ведь жалко!
Сергеев. Ты, старая карга, не разговаривай мне, а то у меня разговор короткий, живо свернешься!
Старуха. Ох ты, господи, царица небесная. (Крестится.)
Старик. Пойди. Поймай курицу.
Старуха. Луша, иди.
Луша. Да ведь квочки.
Старуха. Ну, у какой цыплята побольше.
Луша уходит.
Сергеев (садится около Ивлевны). Ну, как, красота неоцененная?
Ивлевна. Я – женщина уважительная, веселая. Обо мне все довольны.
Сергеев. А насчет самогоночки как у вас тут, полнокровно?
Ивлевна. Самогоночки можно, – ну только денег стоит.
Сергеев. Пустяк, плюнуть! (Достает деньги.) Бери, на! Только скорей, душа высохла.
Ивлевна уходит. Луша приносит зарезанную курицу, разводит с Марьяной огонь, готовит.
Сергеев. Дюже ноги натер, а то я танцевать мастер. (Ковыряет в ногах.) Лучше меня в нашем городе не было, чтоб танцевал.
Сергеев молодецки становится перед Марьяной и, подбоченясь, ловко притопывая босыми ногами, делает коленце. Марьяна, отвернувшись, делает свое дело. Старуха прядет. Старик возится с хомутом. Луша помогает Марьяне.