Роберт Кертис и я, приняв меры, чтобы нас не видели, извлекли из карманов лейтенанта кой-какие предметы, которые будут переданы его матери, если один из нас выживет.
Заворачивая труп в одежду, которая должна послужить ему саваном, я не мог не содрогнуться от ужаса.
Правой ноги не было, вместо нее торчал окровавленный обрубок!
Кто виновник этого кощунства? Должно быть, ночью меня одолела усталость и кто-то воспользовался моим сном, чтобы изувечить труп Уолтера. Кто же это сделал?
Роберт Кертис бросает вокруг гневные взгляды. Но на плоту мы не заметили ничего необычного; тишина прерывается время от времени лишь стонами. Может быть, за нами следят! Поспешим бросить эти останки в море, чтобы избежать еще больших ужасов!
Прочтя заупокойную молитву, мы бросаем труп в воду. Он тотчас же исчезает в волнах.
- Черт возьми! Хорошо питаются акулы!
Кто это сказал? Я оборачиваюсь. Это негр Джинкстроп.
Боцман стоит возле меня.
- Эта нога... - спрашиваю я у него. - Вы думаете, что они, эти несчастные...
- Нога?.. Ах да! - как-то странно отвечает боцман. - Впрочем, это их право!
- Их право?! - кричу я.
- Сударь, - говорит мне боцман, - лучше съесть мертвого, чем живого.
Я не знаю, что ответить на эти холодно сказанные слова, и ложусь в конце плота.
Часов в одиннадцать случилось, однако, счастливое событие.
Боцман, который еще с утра закинул свои удочки, на этот раз поймал трех рыб - крупные экземпляры трески, длиною в восемьдесят сантиметров каждая. Эта рыба в сушеном виде известна под названием «stokfish».
Едва боцман вытащил свою добычу, как матросы накинулись на нее. Капитан Кертис, Фолстен и я бросаемся, чтобы их удержать, и вскоре нам удается установить порядок. Три рыбы на четырнадцать человек - это немного, но, как бы то ни было, каждый получит свою долю. Одни пожирают рыбу сырой, можно даже сказать живой, и их большинство. У других - Роберта Кертиса, Андре Летурнера и мисс Херби - хватает силы воли подождать. Они зажигают на углу плота несколько кусков дерева и обжаривают свою порцию на вертеле. У меня для этого слишком мало выдержки, и я глотаю сырое, окровавленное мясо!
Летурнер-отец проявил такое же нетерпение, как и другие, он набросился на свою порцию рыбы, точно голодный волк. Не могу понять, как еще может жить этот несчастный человек, так долго лишенный пищи.
Я сказал, что боцман очень обрадовался, вытащив рыбу. Его радость была так велика, что походила на бред.
Если такие уловы будут повторяться, то они могут спасти нас от голодной смерти.
Я вступаю в разговор с боцманом и предлагаю ему повторить попытку.
- Да! - говорит он. - Да... Конечно... я попытаюсь... Попытаюсь!..
- Почему же вы не закидываете удочек? - спрашиваю я.
- Не теперь! - отвечает он уклончиво. - Крупную рыбу удобнее ловить ночью, да и насадку надо беречь. Дураки мы, ничего не сохранили, чтобы приманивать рыбу!
Он прав, и возможно, что эта ошибка непоправима.
- Однако, - говорю я, - раз вам удалось без насадки...
- Насадка была.
- И хорошая?
- Отличная, сударь, раз рыба клюнула!
Я смотрю на боцмана, а он на меня.
- И у вас осталось еще что-нибудь для заправки удочек? - спрашиваю я.
- Да, - тихо отвечает боцман и уходит, не прибавив ни слова.
Скудная пища, которую мы проглотили, придала нам силы, а вместе с силами явился и проблеск надежды. Мы говорим об улове боцмана и не можем поверить, чтобы нам не удалось наудить еще рыбы. Может быть, судьба, наконец, устанет преследовать нас?
Мы начинаем вспоминать о прошлом - доказательство того, что на душе стало спокойнее. Мы живем уже не только мучительным настоящим и тем ужасным будущим, которое нас ожидает. Отец и сын Летурнеры, Фолстен, капитан и я вспоминаем обо всем, что случилось с нами после катастрофы. Погибшие товарищи наши, подробности пожара, кораблекрушение, островок Хэм-Рок, погружение «Ченслера» в воду, ужасное плавание на марсах, постройка плота, буря - все эти эпизоды, которые кажутся нам теперь такими далекими, проходят перед нами. Да! все это было, а мы еще живем!
Живем! Разве это называется жить! Из двадцати восьми человек осталось только четырнадцать, а скоро нас, может быть, будет только тринадцать!
- Несчастливое число, - говорит молодой Летурнер, - но нам будет трудно подыскать четырнадцатого!
Ночью с 8 на 9 января боцман снова закидывает удочки с заднего конца плота, и сам остается, чтобы следить за ними, никому не доверяя этого дела.
Утром я подхожу к нему. День едва забрезжил. Боцман старается проникнуть своим горящим взглядом в самую глубину темной пучины. Он не видит меня, даже не слышит моих шагов.