Библиотечная статистика — это не только вопрос культурности библиотекаря, но и его совести, его трудолюбия, его книголюбия.
В статистике моей библиотекарши с торфопредприятия самым питательным, самым популярным писателем был забытый мной автор документальной повести «Генерал Доватор». У книги был крепкий переплет, и библиотекарша энергично совала его каждому посетителю. Будучи лицом, «материально ответственным», библиотекарша предпочитала книги в надежных переплетах.
Цвейг называет книги «пестрым и опасным миром». В меткости определения Цвейгу нельзя отказать.
Но вместе с тем книги — это тот мир, который не изменяет нам. Возраст наш диктует нам наши вкусы и ограничивает, локализует восприятие. В разные годы жизни разное мы ищем и разное находим в одном и том же романе — я отчетливо знаю, чего я искал в мопассановском «Монт-Ориоле» в десять, в пятнадцать, в двадцать, в сорок, в пятьдесят лет.
Мы становимся взрослыми, признавая несравненное величие Пушкина. Подлинное небольшое место Золя и Бальзака определяется нами только в зрелые годы. Мы ошибаемся в книгах. Мы читаем тысячи печатных страниц, на которые не нужно было тратить время.
Книги — люди. Они могут нас разочаровать, увлечь. В жизни каждого грамотного человека есть книга, сыгравшая большое значение в его судьбе. Зачастую это вовсе не роман гения, это — рядовая книга скромного автора. Для двух поколений русских людей таковой книгой был «Овод» Войнич. Для меня такой книгой-судьбой был прочтенный мной в 1918 году роман В. Болтина «То, чего не было». И сейчас я помню наизусть, сам не знаю почему, многие, очень многие места из этой книги. Книги — это наше лучшее в жизни, наше бессмертие.
Мне жаль, что я никогда не имел своей библиотеки.
<Начало 1960-х гг.>
Вторжение писателя в жизнь
Мы все знаем, что писатель имеет право на домысел, на художественное преображение жизни, что писатель не несет ответственности историка в своей работе. Эстетические границы тут очень широки. Но существуют ли границы этические? И кто может запретить считаться с книгой — романом, повестью, рассказом — как материалом действительной жизни, внося вымысел снова в жизнь.
Левитан после «Попрыгуньи» много лет не разговаривал с Чеховым[1]. Прав ли был Левитан?
Есть примеры более серьезные, нежели репутация русского художника — писателя или живописца.
Есть книги-доносчицы. Неискушенные в тонкостях писательского ремесла следователи ставят знак равенства между вымыслом и действительностью, между художественным правдоподобием и жизнью. Удивительным образом за литературного героя отвечает не писатель, а сам герой — или прототип героя.
«Вторжение писателя в жизнь» осуществляется весьма своеобразно.
В 1914 году был повешен царем некий эсер Иванов. Престарелая мать Иванова получала от Советской власти пенсию за сына, погибшего в борьбе с самодержавием. Эту пенсию она получала до 1926 года. В 1926 году за границей вышла книга воспоминаний А. Спиридовича, жандармского генерала, начальника личной охраны Николая II в 1917 году. В этой книге (она была издана под названием «Записки жандарма» в 1926 году[2]) знаменитый жандармский генерал упоминает фамилию Иванова — якобы его, Спиридовича, осведомителя в партии эсеров. Как это проверить? Иванов давно на виселице. Все же словам жандарма была дана полная вера, и мать погибшего была лишена пенсии. В хлопотах она умерла.
Случай — пример использования мемуара для практических целей — вещь допустимая, конечно, хотя и смерть Иванова бесспорна и служба Спиридовича не подлежит сомнению. Во всяком случае старушка умерла.
Второй пример книги-доносчицы не мемуар, не «Записки жандарма», а русский «исторический» роман небезызвестного писателя Льва Никулина «Адъютанты господа бога»[3]. Этот вышедший в 1927 году сенсационный толстый роман на тему последних дней Романовых, изданный в ЗИФе[4], посвящен был в значительной своей части изображению жизни тогдашних хозяев России — митрополита Питирима, Распутина, Варнавы. Роман написан был по материалам, в нем было огромное количество действующих лиц. Несколько строк было отдано описанию секретаря митрополита Питирима, розового молодого человека Ивана Осипенко[5]. Через этого Осипенко и был связан Питирим с Распутиным.
Книга вышла в 1927 году. Тотчас она поступила в «разработку», в «проверку». Со времени распутинских кутежей прошло более 10 лет — часть действующих лиц романа бежала за границу, часть отдала душу богу.
1
Имеется в виду скандальная история после публикации рассказа А. П. Чехова «Попрыгунья» (1892), когда многие прототипы (в том числе художник И. И. Левитан) узнали свои черты в героях рассказа.
3
Роман-хроника Л. В. Никулина «Адъютанты господа бога» вышел тремя изданиями в издательстве «Молодая гвардия» в 1927 г.
4
ЗИФ — популярное государственно-акционерное издательство «Земля и фабрика», существовавшее в 1922–1930 гг.
5
Осипенко И. 3. (1882–?) — реальное лицо, его история описана в «Вишерском антиромане» Шаламова (Т. 4. С. 22–25).