– Постойте, сударыня. Да, я забыл, на что вам деньги.
– Да боже мой! Разве я не сказала, что мой муж умирает без помощи…
– Признаюсь, после ваших обидных слов, мне бы не хотелось давать вам деньги. Но у меня правило: никому под верный залог не отказывать… Позвольте посмотреть вещицу… что за сокровище такое.
Старик засветил свечу. Амалия дрожащей рукою подала ему медальон…
– Ну, он того… не очень тяжел… однако ж, вещица изрядная… можно под нее дать рубликов сто, если золото настоящее, – сказал ростовщик, взвешивая медальон на руке…
– Посмотрим, – повторил он и поднес медальон к свече… Несколько минут он внимательно рассматривал его и вдруг в изумлении спросил:
– Где взяли вы этот медальон, сударыня?
– У моего мужа.
– Где взял его ваш муж?
– Он его собственность, он его драгоценность, с которой он но расставался во всю жизнь… Вы, вы довели нас до того, что я решилась похитить у него его сокровище; разлучить его на смертном одре с портретами его отца и матери…
Старик снова пристально взглянул на медальон.
– Точно ли вы знаете, что это портреты его родителей? – спросил он.
– О да. Все знают, что он не сын Гинде… Но, ради бога, господин Корчинский, скорее; пока мы здесь, он может умереть: я оставила его почти при смерти…
– Пойдем, пойдем! Я всё для него сделаю! – отрывисто вскричал ростовщик и побежал к двери… Амалия последовала за ним…
Корчинский был в сильном волнении. На лице его можно было прочесть такие чувства, каких оно, может быть, никогда еще не выражало. Быстро, почти бегом, шел он к квартире переплетчика. Амалия едва успевала за ним следовать…
– Мама, мама! что ж ты оставила папу, он всё звал тебя… стонал, а теперь он такой страшный: ничего не говорит, не двигается, даже не дышит, такой бледный, страшный, – в испуге сказал сын Франца, когда Амалия с Корчинский пришла домой…
– Он умер, умер! – произнесла Амалия с ужасом.
– Умер! – повторил Корчинский отчаянно.
Они кинулись в спальню Франца. Франц был мертв. Старик схватил стоявшую на столе свечу, поднес ее к лицу покойника и стал вглядываться в его черты…
– Он, он! – дико вскричал старик…
– Ты – его убийца! – произнесла Амалия и без чувств упала на труп мужа…
Старик взял себя за голову, страшно покачал ею и с буйным, безумным криком выбежал из дома.
Через несколько дней в одном из пятиэтажных домов Васильевского острова в верхнем этаже происходила следующая сцена. Квартальный осматривал вещи и мебель, а писец по его диктовке записывал их. Опись начиналась так: «После скоропостижно случившегося сумасшествия чиновника 9 класса („Оставьте место, – заметил тут квартальный, – надо справиться об имени и отчестве рехнувшегося“) остались пожитки следующего содержания…» Квартальный, осматривая вещи, беспрестанно приходил в удивление. Он, например, распорол подушку ветхого стула, для того чтоб удостовериться, чем она набита, а оттуда посыпалось золото. Далее, он расшил истасканный тюфяк, по той же причине, и увидел, что в нем с угла пучками положены были ассигнации. Он толкнул ногой старые медвежьи галоши, – они издали металлический звук: оказалось, что и в них под кожей деньги.
– Что за оказия! – говорил Семен Семенович. – Этакого удивления на моем веку еще не было! Ба! да тут дверь… заперта… надо ее осмотреть… рехнувшийся-то всё нанимал, – раздался из-за ширмы голос квартального.
– Видно, нежилая комната, – сказал писарь.
– Однако и ее надо обозреть для порядка; сбегайте-ка за слесарем.
Дверь была отперта, и тут представилось еще более пищи удивлению Семена Семеновича. У стены стояло огромное зеркало в богатой раме; на одном столе большие бронзовые часы и подле них десятка два карманных. На другом столе в углу до самого потолка были наставлены одна на другую разные вещи. У левой стены рядом стояли шкаф и комод. В шкафе квартальный увидел несколько енотовых, собольих и куньих шуб, лисьих салопов, шинелей с бобровыми воротниками и множество других богатых одежд. В комоде – несколько дюжин ложек, столовых и чайных, несколько серебряных сервизов и, наконец, множество колец, цепочек, перстней, алмазных и бриллиантовых.
– Оказия за оказией! – сказал квартальный.
– Ведь рехнувшийся-то, говорят, был ростовщик, – сказал писец.
– Та-та-та! Вот что… пишите всё.
Когда все вещи были описаны, квартальный выдвинул ящик и нашел там бумаги…
– Пишите: формуляр, расписки, числом десять… а это что? – сказал квартальный, рассматривая какое-то письмо. – Прочтем.