Александра Ивановна медлила. Старуха почти силой толкнула ее в объятия графини.
О, как судорожно, как болезненно билось сердце бедной Александры Ивановны, когда она обнималась с графинею!
– Я так давно не видала тебя; но не думай, чтоб я не по-прежнему любила тебя. Бедное, бедное дитя, сколько ты, я думаю, претерпела в эти восемь лет, между тем как…
Графиня отерла слезу.
– Обстоятельства не позволили мне тобою заняться. Совсем неожиданно я должна была удалиться из Петербурга, и ты осталась одна, без друга, без руководителя… сколько ты должна была претерпеть…
– Да, я много плакала, когда вы уехали; мне казалось, я лишилась матери…
– Матери? – повторила графиня с каким-то особенным чувством в голосе. – Тебе казалось, что ты лишилась матери?
– Да.
– А теперь, в эту минуту, что чувствуешь ты?..
– Мне кажется, что я опять нашла ее.
Графиня хотела что-то сказать, но вдруг остановилась и только молча обняла Александру Ивановну.
– О, как я счастлива! – продолжала графиня после некоторого молчания. – Но ты, ты, дочь моя, так же ли любишь меня?..
– О, как же, ваше сиятельство; только у нас и речи было что об вас… уж так вас любит, – перебила старуха.
– Первым желанием моим по возвращении в Петербург, – продолжала графиня, – было увидеться с тобой, моя шалунья… О, ты была большая шалунья в детстве!.. Я употребляла все средства, чтоб найти вас, но старания мои были напрасны. Наконец бог сжалился надо мною… При выходе из церкви я встретила твою мачеху… Но почему же ты, друг мой, не пришла ко мне тогда же?.. я ждала. Или она тебе не говорила…
– Графиня, я не смела… – начала Александра Ивановна…
– Виновата, матушка, ваше сиятельство… совсем запамятовала… ох, старость не радость! Только сегодня вспомнила… – перебила старуха, делая глазами знаки Александре Ивановне.
– Жаль, я ждала, ждала; наконец сердце мое не утерпело…
– Как вы добры, графиня!
– Но вот мы, слава богу, вместе. Расскажи-ка мне, друг мой, как вы жили здесь…
– Ах, графиня, – начала Александра Ивановна с глубоким вздохом.
Но Анна Тарасьевна опять перебила ее, сделав тот же выразительный знак глазами…
– Уж как жили, – заговорила она скороговоркою, не давая времени падчерице, которая в сильном беспокойстве снова было пробовала начать речь, – пока жив был мой покойник, ну ни то ни се, и деньжонки водились… а как умер, разумеется, беда наша пришла: с утра до ночи за работой, тем только и хлеб добывали, матушка…
– Жалко, но что делать, честная бедность все-таки лучше богатого бесчестья, – сказала графиня.
Александра Ивановна хотела что-то сказать.
– Молчи! – шепнула ей Анна Тарасьевна, делая опять прежнюю гримасу глазами. – Уж так ли бились, только на бога и надеялись, – продолжала старуха, обращаясь к графине, – да на вашу честь…
– Бедная Александрита! Ты много терпела, но наконец ты будешь награждена… Муж мой умер, детей у меня нет, родственников близких тоже; я уже сама стою одной ногой в гробу… ты не будешь жаловаться… я должна позаботиться о судьбе твоей…
Анна Тарасьевна с жадностию вслушивалась в слова графини. Александра Ивановна была в страшном беспокойстве. Несколько раз она хотела говорить, но то повелительный взгляд мачехи удерживал ее, то голос невольно замирал на ее устах от внутреннего волнения.
– Покуда я жива, – продолжала графиня, обращаясь к Александре Ивановне, – ты будешь жить в моем доме, вместе со мною…
– Графиня, – воскликнула Александра Ивановна решительно, – я…
– Наконец господь сжалился над нами! – перебила Анна Тарасьевна, стараясь заглушить голос падчерицы.
– А когда богу угодно будет, – продолжала графиня, – призвать меня на суд свой, что, вероятно, случится скоро, тогда я даю обещание оставить тебе, милая Александрина, всё мое имение…
– О, как вы добры, матушка графиня; вы просто праведница: наградит вас бог по заслугам…
– Вот, друг мой, что я давно хотела тебе сказать, зачем я тебя искала… Надеюсь, ты простишь мне, что восемь лет я принуждена была оставить тебя на произвол судьбы.
Александра Ивановна молчала. Страшная буря происходила в душе ее.
– Что ж ты не благодаришь ее сиятельство, чего ты испугалась? – шептала ей торжествующая Анна Тарасьевна.
Но Александра Ивановна совсем не об том думала. Долго в чертах ее заметна была нерешительность, смешанная с совершенным отчаянием; наконец она решилась; черты ее приняли величественную твердость: лицо просияло.
– Графиня, – воскликнула она, падая перед нею на колена, – выслушайте меня… Я недостойна вас, недостойна ваших милостей. Вы ужаснетесь, если я скажу вам, кого за несколько минут сжимали вы в своих объятиях…