Мы туда путей не знаем,
Не умеем их найти.
Мы в пространствах различаем
Только три всего пути:
Вот длина лежит пред нами,
Ширина и вышина.
Только этими путями
Нам Вселенная видна.
Все пути иные стёрты,
Мы запиханы в футляр,
Не умеем мы четвёртый
Строить перпендикуляр.
«Три ладьи мои снастят…»
Три ладьи мои снастят.
Это – всё, чем я владею.
Хоть я нынче не богат,
Но ужо разбогатею.
Освер, щедрый в декабре,
Мне мильоны даст селёдок.
Камергер я в январе,
Оснащу я двести лодок.
Гаакону подарю
Самых крупных сельдей бочку.
Скажет он: «Благодарю!»
Фрейлиной назначит дочку.
Дочка в школах учена,
И на барышню похожа.
На балу в дворце она
Не ударит в лужу рожей.
Распевает голоском
Очень звонким, как у птички.
Правда, ходит босиком,
Да ведь это по привычке.
Не пойдёт за рыбака,
Не возьмётся уж за вёсла.
Да утешит старика:
Будет муж ей – консул в Осло.
«Давно наука разложила…»
Давно наука разложила
Всё, что возможно разложить.
К чему же это послужило,
И легче ли на свете жить?
Умней и лучше мы не стали,
Как ни плевали на алтарь,
И те же дикие печали
Тревожат сердце, как и встарь.
Холодный дождь нас так же мочит,
В лицо нам так же веет снег,
Глупец по-прежнему хохочет,
Осмеивая всё и всех.
Вновь повторяем шутку ту же
При каждой новой смене дней:
«Бывали времена похуже,
Но не было подлей».
«Ничего не проворонит…»
Ничего не проворонит,
Даром слова не проронит,
Только всё, что скажет, сплошь
Клевета и злая ложь.
Называют её Лиза,
Прозывают же Подлиза.
Брат в обмане уличил,
Да от зла не излечил.
Мать вчера её бранила
За обиду дяди Нила,
Ну а сам-то дядя Нил
Брани той не оценил:
«Как её вы ни браните,
Не найдёте прочной нити
Из души исторгнуть зло.
С нею вам не повезло».
«Угол падения…»
Угол падения
Равен углу отражения…
В Сириус яркий вглядись:
Чьи-то мечтания
В томной тоске ожидания
К этой звезде вознеслись.
Где-то в Америке
Иль на бунтующем Тереке, –
Как бы я мог рассчитать?
Ночью бессонною
Эту мечту отражённую
Кто-то посмеет принять.
Далью великою
Или недолею дикою
Разлучены навсегда…
Угол падения
Равен углу отражения…
Та же обоим звезда.
«Сатанята в моей комнате живут…»
Сатанята в моей комнате живут.
Я тихонько позову их, – прибегут.
Хорошо, что у меня работ не просят,
А живут со мной всегда, меня не бросят.
Вкруг меня обсядут, ждут, чтоб рассказал,
Что я в жизни видел, что переживал.
Говорю им были дней, давно минувших,
Повесть долгую мечтаний обманувших.
А потом они начнут и свой рассказ.
Не стесняются ничуть своих проказ.
В людях столько зла, что часто сатанёнок
Вдруг заплачет, как обиженный ребёнок.
Не милы им люди так же, как и мне.
Им со мной побыть приятно в тишине.
Уж привыкли, знают, я их не обижу,
Улыбнусь, когда их рожицы увижу.
Почитаю им порой мои стихи,
И услышу ахи, охи и хи-хи.
Скажут мне: «Таких стихов не надо людям,
А вот мы тебя охотно слушать будем».
Да и проза им занятна и мила:
Как на свете Лиза-барышня жила,
Как у нас очаровательны печали,
Как Невесты мудрые Христа встречали,
Как пути нашли в Эммаус и в Дамаск,
Расточая море слёз и море ласк.
«Валерьяна экзальтата…»
Валерьяна экзальтата,
Серпий, ладан для кота.
Ночью ярость аромата
Им обильно пролита.
Кот нюхнёт, на крышу лезет,
Спину горбит, хвост трубой,
О подруге дико грезит,
И врага зовёт на бой
Злобно фыркает, мяучит,
Когти выпустит мой кот,
И врага терзает, мучит,
С крыши на землю швырнёт.
В кровь изорвана вся шкура,
Но победе храбрый рад.
Возвещает власть Амура
Валерьяны терпкий яд.
«Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни…»
Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни
Девчонка шустрая и брату говорит:
«Упитанных тельцов пускай зарежут сотни,
Всё блудный сын пожрёт, и всё ж не станет сыт».
И точно, – расточил отцовское наследство,
И вновь остался нищ, и взялся он за нож.
Ему осталося одно лишь только средство:
Грабёж.
«В чём слова ты обвиняешь?…»
В чём слова ты обвиняешь?
С тихой лаской все их встреть.
Если речь понять желаешь,
Слово каждое приметь.