«Всё хочет петь и славить Бога…»
Всё хочет петь и славить Бога, –
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль.
Они зовут за словом слово,
И песню их из века в век
В иных созвучьях слышит снова
И повторяет человек.
«В овраге, за тою вон рощей…»
В овраге, за тою вон рощей,
Лежит мой маленький брат.
Я оставила с ним двух кукол, –
Они его сон сторожат.
Я боюсь, что он очень ушибся,
Я его разбудить не могла.
Я так устала, что охотно
Вместе бы с ними легла.
Но надо позвать на помощь,
Чтобы его домой перенести.
Нельзя, чтобы малые дети
Ночевали одни на пути.
«Я напрасно хочу не любить…»
Я напрасно хочу не любить, –
И, природе покорствуя страстной,
Не могу не любить,
Не томиться мечтою напрасной.
Чуть могу любоваться тобой,
И сказать тебе слова не смею,
Но расстаться с тобой
Не хочу, не могу, не умею.
А настанут жестокие дни,
Ты уйдёшь от меня без возврата,
О, зачем же вы, дни!
За утратой иная утрата.
«Цветик белоснежный…»
Цветик белоснежный
У тропы тележной
Вырос в месте незнакомом.
Ты, мой друг, простился с домом,
Ты ушёл далеча, –
Суждена ль нам встреча?
Цветик нежный, синий
Над немой пустыней
Вырос в месте незнакомом.
Ты, мой друг, расстался с домом,
От тебя хоть слово
Я услышу ль снова?
«Отвори свою дверь…»
Отвори свою дверь,
И ограду кругом обойди.
Неспокойно теперь, –
Не ложись, не засни, подожди.
Может быть, в эту ночь
И тебя позовёт кто-нибудь.
Поспешишь ли помочь?
И пойдёшь ли в неведомый путь?
Да и можно ли спать?
Ты подумай: во тьме, за стеной
Станет кто-нибудь звать,
Одинокий, усталый, больной.
Выходи к воротам
И фонарь пред собою неси.
Хоть бы сгинул ты сам,
Но того, кто взывает, спаси.
«В поле не видно ни зги…»
В поле не видно ни зги.
Кто-то зовёт: «Помоги!»
Что я могу?
Сам я и беден, и мал,
Сам я смертельно устал,
Как помогу?
Кто-то зовёт в тишине:
«Брат мой, приблизься ко мне!
Легче вдвоём.
Если не сможем идти,
Вместе умрём на пути,
Вместе умрём!»
«Я лицо укрыл бы в маске…»
Я лицо укрыл бы в маске,
Нахлобучил бы колпак,
И в бесстыдно-дикой пляске
Позабыл бы кое-как
Роковых сомнений стаю
И укоры без конца, –
Все, пред чем не поднимаю
Незакрытого лица.
Гулкий бубен потрясая
Высоко над головой,
Я помчался б, приседая,
Дробь ногами выбивая,
Пред хохочущей толпой.
Вкруг литого, золотого,
Недоступного тельца,
Отгоняя духа злого,
Что казнит меня сурово
Скудной краскою лица.
Что ж меня остановило?
Или это вражья сила
Сокрушила бубен мой?
Отчего я с буйным криком
И в безумии великом
Пал на камни головой?
«Скучная лампа моя зажжена…»
Скучная лампа моя зажжена,
Снова глаза мои мучит она.
Господи, если я раб,
Если я беден и слаб,
Если мне вечно за этим стоном
Скучным и скудным томиться трудом,
Дай мне в одну только ночь
Слабость мою превозмочь
И в совершенном созданьи одном
Чистым навеки зажечься огнем.
«Над безумием шумной столицы…»
Над безумием шумной столицы
В тёмном небе сияла луна,
И далёких светил вереницы,
Как виденья прекрасного сна.
Но толпа проходила беспечно,
И на звёзды никто не глядел,
И союз их, вещающий вечно,
Безответно и праздно горел.
И один лишь скиталец покорный
Подымал к ним глаза от земли,
Но спасти от погибели чёрной
Их вещанья его не могли.
«Постройте чертог у потока…»
Постройте чертог у потока
В таинственно-тихом лесу,
Гонцов разошлите далёко,
Сберите живую красу, –
Детей беспокровных,
Голодных детей
Ведите в защиту дубровных
Широких ветвей.
Проворные детские ноги
В зелёном лесу побегут
И в нём молодые дороги
Себе обретут,
Возделают детские руки
Эдем, для работы сплетясь, –
И зой их весёлые звуки
Окличет, в кустах притаясь.
«Целуйте руки…»
Целуйте руки
У нежных дев,
Широкий плащ разлуки
На них надев.
Целуйте плечи
У милых жён, –
Покой блаженной встречи
Им возведён.
Целуйте ноги
У матерей, –
Над ними бич тревоги
За их детей.