Потом Фила Уиндека уволили из гаража.
Потом уволили Дрекселя Гриншо.
52
Глен Тартан вызвал к себе Дрекселя Гриншо и забубнил:
— У меня для вас плохие новости, друг мой, но предупреждаю: моей вины тут нет. Хозяева решили изменить курс и впредь держать в ресторанах только белый персонал, так что вы понимаете… Но мы все от души желаем вам счастья, и я продиктовал такое рекомендательное письмо, что у вас прямо-таки дух захватит.
Если многоречивый Дрексель и сказал что-нибудь в ответ, никто этого не слышал.
Он хотел повидать владельцев отеля «Пайнленд», но у них не нашлось для него времени. Это были доктор Генри Спаррок и миссис Уэбб Уоргейт, широко известная как Искренний Друг Негров. Доктор Спаррок был по горло занят сбором средств в пользу Красного Креста, а миссис Уоргейт — в пользу лиги «Пустите детей приходить ко мне».
Дрексель забился в трехкомнатный домик, где он жил со своей дочерью Гарнет, и от стыда неделю не выходил на улицу. Он знал, что неучи из Техаса и Арканзаса, вышвырнутые с заводов Уоргейта и слоняющиеся возле закусочной, будут смеяться над ним.
Гарнет простилась с Филом Уиндеком и уехала работать в Чикаго. Дрексель продал дом и перебрался к другой своей дочери, жене Эмерсона Вулкейпа.
Ему все не нравилось: как она готовит, как стелет постели, ухаживает за ребенком, — и он не мог удержаться от замечаний. Он решил — без подсказки с ее стороны, — что днем ему лучше не бывать дома. Он поступил лакеем в скверный ресторанчик, откуда его через неделю уволили, потому что он критиковал решительно все, вплоть до непомерно высоких цен. Альберт Вулкейп предложил помочь ему открыть собственную столовую, но Дрексель вдруг убоялся ответственности.
Несколько месяцев он просидел на крыльце у Эмерсона, размышляя о том, запомнят ли безмозглые белые лакеи, которые теперь работают в «Фьезоле», что мистер Рэнди Спрюс кладет в кофе четыре куска сахару и прочие вещи в том же роде, понятные только ему, Дрекселю.
Дрексель умер один, скоропостижно, во время летней грозы. Гарнет приезжала на похороны и окончательно отказалась от мысли вступить в брак с Филом Уиндеком, который теперь в компании с Шугаром Гаузом переправлял в Оклахому виски. Сейчас Гарнет — стенографистка в Чикаго и живет одиноко и целомудренно, — это она-то, женщина, созданная для любви!
Когда последнего лакея-негра в «Фьезоле» заменили белым, Рэнди Спрюс с довольным смешком сделал новую запись в сант-табакских анналах. Бедный скудоумный Рэнди, который вскоре после того попал в скверную историю с молоденькой телефонисткой и скрылся из города. Он стольким людям причинил вред, и все по недомыслию. Если б он хоть раз спросил себя, за что он ненавидит негров, вероятно, оказалось бы, что он их вовсе не ненавидит. Он ни одного негра не знал лично. У него были самые благие намерения. Сейчас он, говорят, занимает отличное место в парфюмерной фирме «Атомная бомба».
В тот год в апреле выдавались дни, которые даже в Гранд-Рипаблик можно было назвать весенними. Нийл, насвистывая, возводил в витрине пирамиды из горшков с ранними нарциссами и чувствовал себя так, будто всю жизнь был энтузиастом-садоводом.
Лицо мистера Брандля выражало тревогу, когда он просматривал утреннюю почту и вел по телефону таинственные разговоры, во время которых отвечал только: «Да» и «Понимаю». Потом он долго тер руки, ерошил свою седую шевелюру и наконец решился:
— Нийл, я слышал, что вы дружите с неким доктором Дэвисом, а он опасный агитатор, негр. Не хочется мне обижать вас, но я со времени войны знаю, к чему приводят сплетни и слухи. Все мое дело может пойти прахом, а у меня на руках старуха жена.
Нийл вздохнул:
— Хорошо, Ульрих, я ухожу. Дайте знать в Сант Табак, что вы меня уволили.
Мистер Брандль горевал:
— Я вам напишу прекрасную рекомендацию для представления на новое место.
— Какое?..
Вестл не очень удивилась, когда он вернулся домой около одиннадцати часов утра, безработный отец семейства.
— Не грусти. Я этого ждала. Теперь я сама поступлю на работу и буду работать до самого рождения Букера Т.
— Где?
— Я уже говорила с Леви Тарром, в «Эмпориуме». Сначала я буду не за прилавком, а в подсобной. И не вздумай разыгрывать оскорбленную мужскую гордость и отговаривать меня. Нам деньги нужны.
— Я и не собираюсь ничего разыгрывать. Я знаю, что нужны.
Во время войны он видел стольких женщин в военной форме и в комбинезонах, что отпускал жену на работу без того чувства стыда, какое испытал бы на его месте отец, но все же он заботливо осведомился, как подобает белому джентльмену: