Когда тебе постоянно твердят в школе, что американцы — самый храбрый, самый богатый и самый великодушный народ, какой когда-либо знала история, поневоле проникаешься гордостью, что, кстати, не так уж плохо, если эта гордость умеряется более глубокой и разносторонней культурой, прививаемой дома.
Нийл стал неуклюже объяснять причину своего визита: проповедь доктора Брустера произвела на него неизгладимое впечатление — он как раз ехал мимо, — «думаю — зайду, поздороваюсь». Уинтроп сразу загорелся к нему любовью младшего брата к старшему, а Тэнкфул решила, что именно за такого мужчину она мечтала выйти замуж, только до сих пор ей такой не попадался.
Увидев доктора Брустера без пасторского облачения, в коричневой куртке, белой рубашке и простеньком синем галстуке бабочкой, легче было поверить, что он не только священник, но и почтовый служащий; и хотя речь его была правильнее, а словарь — богаче, чем у Нийла (или Рода Олдвика), но собеседником он оказался куда более веселым. Смех вольно лился из его могучей груди, широкого рта, большого всепрощающего сердца. Жена его отнеслась к незваному белому гостю более настороженно, более подозрительно, с меньшей готовностью рисковать благополучием семьи. Черты лица у нее были тоньше, чем у доктора Брустера, особенно нос, словно выточенный из коричневого агата.
Нийл догадывался, что им обоим не терпится узнать, зачем он пришел, и он их хорошо понимал: ему и самому хотелось бы знать это. Поговорили о погоде, о городских делах, сидя кружком в маленькой комнате, которая казалась еще теснее от солидной пишущей машинки, водруженной на некрашеный стол, от книг по истории, богословию, антропологии, валявшихся на древних креслах, наделенных чувствительностью сейсмографа.
Уинтроп был в восторге, что пришел гость — мужчина, который, может быть, разбирается в электричестве. Он спросил:
— Вы когда-нибудь были радиолюбителем?
— Нет, но у меня был приятель, который увлекался этим делом.
— Пойдемте вниз, я вам покажу свой приемник.
Нийл искренне пожалел, что нагромождение проводов и ламп в крохотном подвальчике кажется ему лишь грудой хлама, а когда Уинтроп похвастался: «Я и Майами принимаю!» — он проникся к нему искренним уважением.
— А вы держите связь с каким-нибудь иногородним радиолюбителем?
— Да, с одним парнем в Далласе, Техас.
— Он негр?
— Никогда не спрашивал! Да нет, наверно, белый — он какие-то глупости говорит о Гражданской войне. А не все ли равно? — укоризненно заметил Уинтроп, и Нийлу стало стыдно.
— О чем же вы с ним беседуете?
— Обычно о хай аллаи. Я когда-нибудь непременно буду играть. Но сейчас меня, конечно, больше всего интересует радиолокация. Вы согласны, что будущее за радиолокацией?
— Безусловно, — сказал Нийл, знавший о радиолокации только то, что с ее помощью можно как-то увертываться от айсбергов.
Уинтроп тараторил:
— Обязательно всерьез займусь электротехникой в университете, как только мне разрешат. Я осенью поступаю в университет.
— Я тоже учился в университете, — сказал Нийл.
— Здорово!
— А не рано вам еще?
— Как это рано! Мне семнадцать лет! Этой весной я, как лучший ученик, произносил выпускную речь в школе — вы не знали? — Уинтроп говорил без хвастовства, но с неподдельной гордостью. — Ну, конечно, мне было легко, потому что папа мне помогал. Мы с ним четырехлетнюю программу по математике прошли за два года. Скажите-ка, мистер Кингсблад, вы, наверно, много занимались рыбной ловлей в Эрроухеде?
— Да, когда-то увлекался. В озере Соубилл замечательная щука.
— Эх, вот бы мне! Ловить рыбу, купаться, спать в палатке — красота! А вместо того сиди тут и слушай все эти расовые разговоры. И кому они нужны? В наше время только какой-нибудь деревенский олух не знает, что между черными и белыми людьми нет никакой разницы, все равно как между черными и белыми котятами. Для вас это новость?
— Нет, конечно, то есть более или менее. — Нийл поспешил уклониться от дальнейших вопросов, воскликнув с жаром: — А почему бы вам не провести лето в Эрроухеде? Я укажу вам хорошее местечко.
Мальчик отвернулся и пробормотал:
— Вы забываете. На эти курорты цветных не пускают. Даже таких, как папа и мама. Ох, пожалуй, и в самом деле не так уж это бессмысленно, все эти разговоры… Да потом у нас и денег не хватило бы. Мне придется все лето работать, чтобы скопить для университета.
— А какая у вас работа, Уин?
— М-м, да вот ничего лучшего не нашлось — просился в электрическую компанию, но там со мной и разговаривать не захотели; и в радиомагазинах тоже. Так что я работаю на вокзале, мою полы в зале ожидания и в мужской уборной.