Фермер замолчал и, казалось, тут же забыл о существовании Грегори. Уставившись в землю, столь внезапно ставшую плодородной, он снова направился в коровник, откуда доносились звуки льющейся воды - Некланд ополаскивал молочные бидоны.
Весеннее солнце грело спину Грегори. "Внешне все нормально, - сказал он сам себе. - Ферма процветает". Из-за свинарника слышались голоса рабочих, готовивших место для нового коровника. "Наверное, - уныло подумал Грегори, - беспокоиться не о чем". Он медленно направился назад, к дому. Делать нечего; пора возвращаться в Коттерсолл… но сначала нужно увидеться с Нэнси.
Нэнси была на кухне. Некланд принес ей парного молока, и она с усталым видом пила его из ковшика.
– О, прости, Грег, что я убежала от тебя. Просто я очень расстроилась.
Она подошла и положила руки ему на плечи, чего никогда раньше не делала.
– Бедная мама, боюсь, ее рассудок не вынес рождения стольких детей. Она говорит очень странные вещи, я никогда от нее такого не слышала; почему-то ей кажется, что она снова стала ребенком.
– Ничего удивительного, - ответил Грегори, гладя ее по волосам. - Ей станет лучше, когда пройдет шок.
Они поцеловались; Нэнси протянула ему ковшик молока. Грегори отхлебнул и тут же с отвращением выплюнул.
– Тьфу! Что за гадость? Никак Некланд хочет тебя отравить? Ты его пробовала? Оно горькое, как полынь!
На лице Нэнси появилось озадаченное выражение.
– Мне вкус показался несколько странным, но не неприятным. Дай я еще раз попробую.
– Нет, это слишком мерзко. Что-то туда подмешали.
Несмотря на его протесты, она поднесла ковшик к губам, потом покачала головой:
– Ты что-то выдумываешь, Грег. Вкус чуть-чуть необычный, верно, но, по-моему, все в порядке.
– Милая моя, это ужасно. Пусть твой отец попробует. Посмотрим, что он скажет.
– На твоем месте, Грег, я бы его сейчас не беспокоила. Ты же знаешь, как он занят и как он устал, просидев всю ночь возле мамы… а теперь он опять работает. Я скажу ему за обедом. Кстати, мне нужно заняться стряпней. Эти козлята тут такого натворили! Не говоря уже о Грабби. Надеюсь, ты останешься пообедать с нами?
– Нет, Нэнси, мне надо ехать. Меня ждет письмо, на которое я должен ответить; оно пришло, пока я был в Норидже.
Нэнси прикусила губу и хрустнула пальцами.
– Наверное, я кажусь тебе просто занудой! Я никогда тебя не спрашивала, как ты развлекался в городе! Тебе, конечно, хорошо, ты свободный человек, тебе не надо ни работать, ни готовить!
– Ты обижаешься на меня? Послушай, Нэнси, любимая, это письмо от доктора Хадсон-Уорда, старого знакомого моего отца - директора школы в Глостере; он хочет, чтобы я пошел к нему работать учителем, на очень выгодных условиях. Так что я больше не буду бездельничать, вот увидишь.
Смеясь, она прильнула к нему.
– Чудесно, милый! Из тебя получится хороший учитель. Но Глостер - это же на другом конце Англии. Наверное, когда ты уедешь туда, мы больше тебя не увидим.
– Еще ничего не решено, Нэнси.
– Через неделю ты уедешь, и мы никогда не увидимся. Ты будешь работать в этой школе и не вспомнишь о своей Нэнси.
Грегори ласково потрепал ее по щеке.
– Нэнси, ты любишь меня?
Она опустила ресницы.
– Грег, здесь такая неразбериха… я имею в виду… да, я люблю тебя, но страшно подумать, что я могу тебя больше не увидеть.
Четверть часа спустя он уехал в прекрасном расположении духа, вспоминая ее слова и не подозревая об опасности, которая грозила ей.
Тем же вечером Грегори Роллс отправился в "Путник". Моросил мелкий дождик. Брюс Фокс уже ждал его, устроившись в уютном кресле возле камина.
На этот раз Фокса больше интересовала предстоящая свадьба его сестры, чем рассказ Грегори; когда появились приятели его будущего зятя, началось подобающее случаю возлияние, и воцарилась веселая, не располагающая к серьезным беседам атмосфера. Довольно быстро, как только пиво возымело свое действие, Грегори тоже забыл, о чем собирался рассказать, и стал искренне наслаждаться безмятежным обществом.
На следующее утро он проснулся с тяжелой головой и в расстроенных чувствах. Миссис Фенн его настроения не улучшила; судя по ее поведению, он явился вчера поздно и шумел на лестнице. "Впрочем, - раздраженно подумал он, - миссис Фенн и ей подобные рождены для того, чтобы страдать, и чем чаще, тем лучше". Мысль эта, правда, не слишком согласовывалась с его социалистическими принципами, но сейчас эти принципы были в столь же плачевном состоянии, как и его печень.