9 Московский Зоологический сад был открыт 31 января 1864 г. Ко дню открытия в Зоологическом саду было собрано свыше трехсот экземпляров диких животных, пожертвованных главным образом частными лицами и, кроме того, некоторое количество племенных домашних животных русских и иностранных пород. Толстой интересовался породой кур — брамапутрами.
10 Александр Николаевич Островский (1823—1886). Толстой был в дружеских отношениях с Островским, познакомившись с ним в 1856 г. См. у Апостолова «Л. Н. Толстой и А. Н. Островский» в его книге «Лев Толстой и его спутники». М. 1928, стр. 78—90, а также статью Н. К. Гудзия «Толстой о русской литературе» (В сборнике «Эстетика Льва Толстого». ГАХН. М. 1929, стр. 225—228).
11 «Шутники» — в первый раз даны были на сцене Малого театра 12 октября 1864 г. Толстой был в театре 24 ноября, когда там давалось: 1) «Маленькое облачко или что поссорило, то и помирило» Скриба, 2) «Шутники», 3) «Беззаботная», водевиль с французского. В «Шутниках» участвовали: Акимова, Васильева, Никулина, Вильде, Живокини, Рассказов, Садовский, Шумский и знакомый Берсов Степанов.
12 Рудинский, «доктор хирург» (н. п. С. А.).
13 Т. А. Кузминская вспоминала: «Мы иногда ездили в театр и Лев Николаевич с нами. Помню, как понравилась ему новая пьеса Островского «Шутники». Я взглянула на него в тот момент, когда старик находит на улице подкинутый шутниками денежный пакет, дрожащими руками открывает его и видит, что он пустой, и слышит насмешливый хохот шутников. У Льва Николаевича стояли в глазах слезы, и я сама не могла сдержать слезы и прикрыла глаза биноклем. Это самое сильное место в пьесе» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне». М. 1928, III, стр. 21).
14 Кн. Дмитрий Дмитриевич Оболенский (р. 1844 г.), тульский помещик, знакомый Л. Н. Толстого. Сын кн. Дмитрия Николаевича и Елизаветы Ивановны, рожденной Бибиковой; женат на Елизавете Петровне Вырубовой. Его имение Шаховское Богородицкого уезда было верстах в шестидесяти от Ясной поляны. Во время Турецкой войны разорился на постройке сухарных заводов; в 1878 г. был предан суду за растрату, по суду оправдан, но объявлен несостоятельным должником. О своем знакомстве с Толстым в начале 1860-х гг. кн. Оболенский писал: «Я стал часто посещать графа, а затем иногда осенью ездил с ним на охоту и в отъезжее поле. Чудное время я проводил тогда!» (Кн. Оболенский, «Воспоминания», «Русский архив», 1894, 10, стр. 261.) Ему же принадлежат «Отрывки (из личных воспоминаний)» — напечатано в «Международном Толстовском альманахе» 1909 г.
15 Геннадий Германович Ауэрбах.
16 Юлия Федоровна Ауэрбах, рожд. Берхгольц, жена Германа Андреевича Ауэрбаха, владельца имения Горячкино, близ Тулы, где у него был свекло-сахарный завод. «Ю. Ф. Ауэрбах была начальница женской гимназии в Туле» (н. п. С. А.)
17 Софья Павловна Берхгольц (р. 1844 г.), племянница Ю. Ф. Ауэрбах, жена Александра Андреевича Ауэрбаха.
На это письмо С. А. Толстая отвечала 28 ноября 1864 г.: «Сегодня не посылала тебе письма от того, что всякий день в Тулу гонять совестно. А от тебя получила только одно вчера вечером, милый мой друг. Подозреваю, что еще одно пропало, потому что это письмо ты начинаешь словами: «Опять у Тани вечером» и т. д. Что ты о своей руке пишешь, не очень-то весело. Кончено, стало быть, совсем здоровой руки, целой, у тебя уж не будет. Слава богу, однако, что тебя не ломали; не ровен час, как бы сломали, может быть надломили бы и совсем здоровое место. Долго ждать шесть месяцев, — неутешительно!.... Ты мне пишешь о наших Кремлевских очень грустно. Я сама сто раз думала о том же, и даже в душе досадно бывало, что две взрослые, молодые дочери, а о них вовсе не заботятся, совсем забыли, что они не могут удовольствоваться одними разговорами о болезни и «по чем тетерева?» Порядочные они эгоисты, — говорю больше о папа; я знаю, что мама одна, если б и хотела, ничего не может сделать. Был болен папа, а теперь поправился, мог бы подумать о дочерях. Я только тебе одному это говорю, а дев нечего с толку сбивать и их жалобить. Ты никому не показывай моих писем... Твое письмо, Левочка, довольно грустное; видно, что тебе не весело. Что ты всё дома сидишь; ты бы съездил кое к кому, всё бы рассеялся. Я так боюсь, что ты, пожалуй, думаешь, что мне неприятно, а мне право ничего, хоть даже к самой А[лександре Алексеевне] Об[оленской]» [(1831—1890), к ней Толстой был неравнодушен, что явствует из дневника 1856 г.], (Не опубликовано).
23.
1864 г. Ноября 25. Москва.
Рѣшилъ поступить по совѣту Рудинскаго онъ отсовѣтовалъ ломать, говоря почти справлена и улутшится много гимнастикой. —
Толстой.
Телеграмма. Печатается по телеграфному бланку № 2605, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано в ПСТ, стр. 31. Телеграмма подана в Москве 25 ноября в 1 час 58 м. дня; получена в Туле в тот же день в 2 часа 16 м. дня.
В своем письме от 25 ноября 1864 г. С. А. Толстая писала в ответ на получение телеграммы: «Нынче получила обе телеграммы, милый Левочка. Вчера телеграмма получена была уже после отъезда Семена — линия была занята, и Келлер, которому ее принесли, прислал нынче утром, а другую привез сейчас Семен. Не знаю, радоваться или сокрушаться. Конечно, приятно мне, что ты избегаешь больших страданий и опасности даже, но грустно также, что уж кончено: ни прежней силы, ни мускулов, ни свободных движений, ничего не будет. Еще грустно, что так как ты будешь лечиться гимнастикой, то тебе долго нельзя будет вернуться домой, надо лечиться с выдержкой, последовательно и долго. Ну, да что, это пустяки, только бы не даром прошло всё это, а была бы польза. Я рада, что общее здоровье твое лучше, это главное». (ПСТ, стр. 28—29.) Племянницы Толстого — Варя и Лиза Толстые, жившие в Ясной поляне, тоже живо отозвались на телеграммы. Варя писала 26 ноября: «Милый Левочка! Ты не можешь себе представить, какие от нас эти дни ездили в Тулу эстафеты, насчет телеграмов. Первая немножко нас встревожила, особенно слово: «надо попробовать», и мы думали, что уже очень плохо, ежели сами доктора хотят попробовать. Вторая же так долго не приезжала немножечко [приписка рукой С. А. Толстой: «не немножечко, а очень»] беспокоилась, на другой день послали опять в Тулу и узнали, что телеграмма была у Сережи и пришла очень, очень поздно, так что Семен ее не дождался. Как же это ты будешь делать гимнастику, разве какая особенная для таких случаев, ведь ты не можешь ни поднять ничего, не вытянуть ее совсем, я признаю, не понимаю это, ты должно быть обрадовался, что не будут ломать, это была приятная телеграмма». Лиза тогда же писала Льву Николаевичу: «Милый Лева! Слава богу, что ты можешь обойтись без ломания. Мы уже каждый день говорили: «вот его ломает», но тетенька всё надеялась, что тебя не будут ломать, и ее правда сбылась. Мы, слава богу, здоровы; Соня первый и второй день была какая-то жалкая, а потом, когда узнала, что тебя не станут ломать, то и ободрилась».
24.
1864 г. Ноября 25. Москва.
Нынче утромъ я послалъ 3-й телеграммъ, въ которомъ говорю, что операціи дѣлать не буду. Вотъ какъ было дѣло.
Утромъ сидѣлъ дома, ожидалъ Рудинскаго. До Рудинскаго заѣхалъ случайно еще Вендрихъ.1 Показали ему, и онъ сказалъ, что править не надо, хотя и признавалъ, что рука не на мѣстѣ, и привелъ три случая вправленія застарѣлыхъ вывиховъ, к[отор]ые всѣ остались безуспѣшны. Ему я не повѣрилъ и ждалъ Рудинскаго, на котораго слова я какъ будто загадалъ — сдѣлатъ, что онъ скажетъ, что бы то ни было. — Я впередъ попросилъ А[ндрея] Е[встафьевича] неговорить съ нимъ прежде меня и предоставить объяснить одному мнѣ. Онъ смотрѣлъ внимательно и рѣшилъ, что ломать не надо, что былъ переломъ (это призналъ и Поповъ), и что полному вправленію могла помѣшать какая нибудь подвернувшаяся подъ головку связка, и что кромѣ того пустое пространство, которое не занято костью руки, теперь уже навѣрно выполнилось хрящомъ (это тоже говорилъ Поповъ), и что поэтому пробовать нечего. Онъ говорилъ, что рука очень, очень не много не на мѣстѣ, и что владѣть я ей буду гораздо лучше, чѣмъ теперь. — Что теперь я не владѣю преимущественно отъ того, что при бездѣйствіи всѣ мускулы исхудали, и въ мускулахъ было произведено растяженіе и ушибомъ параличное состояніе, к[отор]ое можетъ пройти и само собою, и при употребленіи Іода, мази, к[отор]ая произведетъ наружное воспаленіе. Это я сдѣлаю завтра. Главная же моя надежда на Гимнастику. Фоссъ2 увѣрялъ вчера, что у него были такіе случаи, излѣчиваемы совершенно, и что для этаго потребуется мѣсяцовъ 6. Онъ говоритъ, что надобно это дѣлать ему самому, слѣдовательно въ Москвѣ, на что я, разумѣется, не соглашусь, а думаю сдѣлать вотъ какъ: начавъ съ завтрашняго дня, буду его приглашать каждый день ко мнѣ для упражненій и продолжу это недѣлю или 10 дней. Алексѣй3 будетъ присутствовать и учиться; и ежели замѣчу пользу, то по его инструкціи буду продолжать тоже самое. Къ несчастію, онъ долженъ б[ылъ] пріѣхать нынче къ А[ндрею] Е[встафьевичу] и почему то не былъ, такъ что я всего съ нимъ еще не переговорилъ. А впрочемъ будетъ, что будетъ. Я очень мало буду тужить, ежели рука безъ боли останется въ теперешнемъ даже положеніи, и ежели бы я зналъ, что ты смотришь также, то былъ бы совершенно спокоенъ. Отъ тебя все нѣтъ письма. — Нынче утромъ я опять писалъ охотно, потомъ пріѣхалъ маленькой Оболенской к[оторый] хочетъ кажется, faire la cour4 Лизѣ,5 и Сухотинъ,6 к[отор]ый что-то похудѣлъ и сталъ похожъ на стараго камеръ-лакея. Оба наскучили, потомъ Анке еще хуже наскучилъ, сидя весь обѣдъ и вечеръ. А[ндрей] Е[встафьевичъ] тоже тяжелъ своей непрестанной, томящей заботой о своемъ здоровьи, к[отор]ое было бы дѣйствительно много лучше, ежели бы онъ меньше о немъ заботился и воздерживался бы. Вечеромъ поѣхали опять въ малый театръ7 всѣ, безъ Тани, въ новую дурацкую пьесу, но все хорошо бы было, только не для меня. Мнѣ все скучно здѣсь, кромѣ моей работы и пѣнья Тани. Она плоха. Безпрестанно плачетъ и молчитъ почти также, какъ было первое время. Получили отъ Саши письмо8 очень хорошее, только и мечтаетъ, что объ поѣздкѣ въ Ясную Поляну. До сихъ поръ я только и былъ озабоченъ, что своей рукой; теперь, когда это дѣло рѣшено, я завтра добьюсь отвѣта отъ Каткова9 и или у него или отдѣльной книжкой начну печатать. Матерьяловъ я много досталъ здѣсь. Что ты? что въ дѣтской? Прощай, милый другъ. Завтра, можетъ, еще припишу, а теперь 11-й часъ, и усталъ очень; я все послѣ обѣда дѣлалъ гимнастику своей рукой. —