Так прошло около трех месяцев. Визиты французского офицера к Элизундо, поначалу строго деловые, с каждым днем становились все более дружескими. Хаджина произвела сильное впечатление на Анри д’Альбаре. Она не могла не почувствовать, что он влюблен, видя, с каким восхищением он смотрит на нее, внимает ей! И она не задумываясь взяла на себя заботу о его подорванном здоровье. Ее попечение пошло ему на пользу.
А тут еще и Ксарис, не таясь, выказывал расположение Анри д’Альбаре, чей открытый добродушный нрав все больше и больше нравился ему.
- Ты правильно поступаешь, Хаджина, - не раз говорил он. - Греция - наша родина, и мы должны всегда помнить, что перенес этот офицер, сражаясь за нее!
- Он любит меня! - сказала она однажды Ксарису.
Признание молодой девушки прозвучало очень просто, как все, что она делала и говорила.
- Ну, что ж! Прими его любовь! - отозвался Ксарис. - Твой отец стареет, Хаджина! Я тоже не вечен!.. Где ты найдешь более надежного защитника, чем Анри д’Альбаре?
Хаджина промолчала. Ей хотелось ответить, что и она разделяет чувства Анри. Но вполне понятная сдержанность не позволяла ей признаться в этом даже Ксарису.
А между тем Хаджина и Анри действительно любили друг друга. И в обществе их взаимная привязанность уже не была секретом. Еще ничего не было объявлено, а об их свадьбе в городе говорили, как о решенном деле.
Надо заметить, что банкир благосклонно относился к намерениям молодого человека. Как говорил Ксарис, старик чувствовал, что быстро дряхлеет. Как ни очерствел он душой, его не могла не тревожить мысль о том, что будет с Хаджиной, когда она, унаследовав огромное состояние, останется одна на свете. К слову сказать, денежная сторона дела нисколько не занимала Анри д’Альбаре. Он ни на минуту не задумывался над тем, богата дочь банкира или нет. Его чувство к ней родилось из влечения сердца, а не из низменных расчетов. Он страдал, видя, как безрадостно протекает ее жизнь в отцовском доме. Анри был пленен ее душевной красотой не меньше, чем прекрасной внешностью. Он любил девушку за благородство мыслей, за широту взглядов, за сильный характер и самоотверженную душу, способную на любые жертвы, если того потребуют обстоятельства.
В этом нетрудно было убедиться: стоило лишь послушать, с каким жаром говорила Хаджина об угнетенной Греции и о нечеловеческих усилиях ее сынов, стремившихся вернуть свободу родине, Анри во всем был согласен с молодой девушкой.
Сколько часов проводили они в горячих беседах на родном языке Хаджины, которым Анри уже владел в совершенстве! Какую глубокую радость переживали они, когда победы на море вознаграждали греков за поражения в Морее и Аттике! Анри д’Альбаре приходилось, ничего не упуская, описывать столь памятные ему битвы, в которых он сам принимал участие, он должен был без конца повторять имена греков и иностранцев, отличившихся в кровавых схватках, имена всех женщин, чью участь Хаджина, будь на то ее воля, охотно разделила бы; вновь и вновь рассказывал он о Боболине, Модене, Захариас, Кайдос и о доблестной Андронике, спасенной им в Хайдарской резне.
Как-то раз Анри д’Альбаре упомянул имя этой женщины в присутствии Элизундо, и непроизвольное движение, вырвавшееся при этом у банкира, удивило его дочь.
- Что с вами, отец? - спросила она.
- Ничего, - ответил банкир.
Затем, прикинувшись равнодушным, он обратился к офицеру.
- Вы знавали эту Андронику? - спросил он.
- Да, сударь.
- И вам известно, что с ней сталось?
- Нет, - отвечал Анри д’Альбаре. - По-моему, после битвы при Хайдари она вернулась на родину в Мани. Но я надеюсь, что рано или поздно снова встречу ее где-нибудь на поле боя...
- Там, где место всем нам! - подхватила Хаджина.
Почему Элизундо расспрашивал об Андронике? Никто не задал такого вопроса. Да он бы наверное уклонился от ответа. Хаджина не задумывалась над этим, она не знала, какие знакомства были у старого банкира. Да и что могло связывать ее отца с Андроников которой она так восхищалась?
Элизундо, надо сказать, ни разу не обмолвился ни словом о том, что касалось освободительной войны. С кем он был - с угнетателями или угнетенными, - этого никто не знал; впрочем, вряд ли такой человек мог поддерживать кого-либо или что-либо. Достоверно было известно одно, банкир получал столько же писем из Турции, сколько из Греции.
Следует напомнить, что, хотя молодой офицер преданно служил делу эллинов, Элизундо радушно принимал его у себя.
Между тем Анри д’Альбаре не мог дольше оставаться на Корфу. Оправившись от раны, он решил довести до конца то, в чем полагал свой долг. Он часто делился своими планами с молодой девушкой.