Буйносов. Цыц… Ты забудь про антихриста, Авдотья! Указ знаешь?
Авдотья. Какой?
Буйносов. Настрого велено ныне всем дворянкам зубы чистить.
Авдотья. Ба-а-атюшки, да ведь белые зубы только у арапов да у обезьян, у боярынь зубы всегда желтые.
Буйносов. Поди, штукатурки возьми кусочек да тряпочку, почисти зубы… Подожди. Надень шелковую бострогу[87] с хвостом.
Авдотья. Ой, куда же я так разряжусь!.. Дома-то стыдно.
Буйносов. Царя жду… Мне сказали — Петр Алексеевич хочет быть к нам сватом.
Ольга. Ой-ой, сватом. Ой, Тонька!.. Сватом!
Антонида. Кого ж сватать? Мутер, фатер, кого?
Ольга. Не тряси руками, уж не тебя только.
Антонида. Царь лучше разберется, где пышная дева, а где сухоядение.
Ольга. Это я — сухоядение?
Мишка (глядя в окошко). Идите щеки румянить, кобылищи, кто-то подъехал на двух санях…
Ольга. Сваты, сваты!..
Антонида. Сваты, сваты!..
Ольга, Антонида и Авдотья уходят. Буйносов тоже идет к окошку.
Буйносов. Нет, не царь… Батюшки, никак — царевич… Вот черт принес не вовремя!
Мишка. Мне остаться?
Буйносов. Нет, Миша, лучше ты уйди… И женщинам скажи, чтоб не выпархивали… Царевич на отца зол… Пьет… Жену бросил. Завел себе девку из слободы… Ох, нехорошо… А какой человек, – истовый, царственный, тихоречивый. К дворянам люб, не то что… К духовным — люб… Иди, иди…
Мишка. Невесело живете…
Мишка и Абдурахман уходят.
Буйносов (спешит к парадной двери). Пожалуйте, дорогие гости…
Входят Алексей, Вяземский, приказный Еварлаков и поп Филька. За ними лезут, ползут нищие, убогие, юродивые.
Юродивые, нищие (поют гнусаво).
Алексей. С праздничком, князь Роман Борисович… А мы уж зело шумны… Питербурхские святки справляем, только уж извини — машкеры да шутовские колпаки в сугроб обронили… Много дворов объехали… У Вяземского были… Хорошо у тебя, Вяземский, по обычаю живешь, по дедовской старине… Господи, господи… Так мне жалко его стало… Разоряем, все разоряем. Ну-ка, сними кто-нибудь валенки, – жарко.
Буйносов (отстраняя Еварлакова). Отойди прочь, подъячий. Мне здесь по месту, по званию сапожки снимать у русского православного царя.
Юродивый. Убогие, восславим Алешеньку.
Хор юродивых и нищих.
Юродивый. На четырех зверях восседающий.
Хор. Слава тебе, слава, царь.
Юродивый. Силы и престолы и могущества ошую и одесную взирающий…
Хор. Слава тебе, слава, царь…
Юродивый. Сатану, большого черта, в тартарары низвергающий.
Хор. Слава тебе, слава, царь.
Юродивый. А тот черт большой, сатана — с кошачьей головой, он глазами вертит, шеей дергает.
Юродивые, нищие мяукают, визжат, дергаются. Алексей хохочет.
Алексей (вскочил, толкнул юродивого, затопал ногами на остальных). Тише ты, замолчи, – царь! Какой я царь! Не царь я, не царь… (Падает на лавку.)
Еварлаков. Вот так-то, от темна до темна, – не живем, все оглядываемся…
Вяземский. Отчего ж, пускай царевич слышит правду.
Филька. Истинно, истинно, правда нынче по задним дворам ходит. Правда в тайной канцелярии на дыбе стонет. Храмы божий пустеют… Золотые купола воронами обгажены…
Алексей. Замолчи, поп проклятый… Еварлаков. Правда есть бог, а бог — тишина да покой. (Алексею.) Твой дед, царь Алексей Михайлович,[88] был тишайший, а Украину присоединил и анафеме Стеньке Разину голову отрубил. А мы десять лет воюем и все без толку, – швед мир-то заключать не хочет… Православных обрили наголо, катехизис,[89] часослов учить не велят, партикулярные книжки учить велят, и все без толку. Тем и сильна была Россия, что, прикрыв срам лица брадой, аки голубь в святом неведении возносила молитвы… А мы кораблики строим, за море плаваем, а купцы-то наши приедут в Амстердам, – товары-то у них не берут, и так ни с чем, пропив одежонку в кабаке, и плывут обратно… Все без толку. Пропала Россия.
88