— Не вздумаю, — сказал Джо.
Па Бак удалился.
Джо поскакал приглашать гостей, Элверна стала готовить ужин, а Ральф тем временем прохлаждался на крытой веранде, вглядываясь в сверкающую ширь Озера Грез. На веранде стояла койка, и он решил, что будет ночевать здесь, а не в душной комнате с маленькими окнами, предназначенной для гостей. Он ощущал и довольство и тревогу. Он видел, как нехитрая мудрость Джо тонет в потоке беззастенчиво-цинических разглагольствований Па Бака; видел, как Элверна ранит Джо своим кокетством, своим жеманством и ломаньем; видел человека одинокого и мужественного в своем одиночестве; и жизнь Джо со всеми ее сложностями трогала его сейчас гораздо больше, чем неурядицы любого выгодного клиента, любого идиота, с которым он встречался в клубе.
«Гнуснейший и никчемный книжный червь, вот я кто», — со вздохом заключил Ральф, отправляясь на кухню, чтобы предложить Элверне свои услуги.
Элверна стряпала с увлечением. Ей приходилось рассчитывать в основном на консервы, и чтобы сготовить не хуже, чем из натуральных продуктов, требовалось немалое искусство. Джо навез с собою ящиков с новыми деликатесами, и она азартно принялась обследовать их и тараторить — за работой Элверна вообще не умолкала ни на секунду:
— Стыд один тратить всю эту вкуснятину на таких чурбанов, как Маки! Преподобный Диллон… я его с глазу на глаз называю Рэй, и ничего, сходит; только если Джо увидел бы, что я веду себя развязно со священником, он бы с меня шкуру спустил! Так вот, Рэй еще понимает толк в еде, но старик Макгэвити и его благоверная — эти, по-моему, думают, что порядочным людям не пристало есть ничего, кроме чернослива и бобов со свиной грудинкой.
Суп был овощной, консервированный, но она приправила его английским соусом, морковкой и петрушкой из своей игрушечной оранжереи. Спаржа была тоже из банки; масло, которое служило основой для соуса, — тоже, но Элверна поколдовала с красным перцем, тонко нарезанным луком и белком от свежего яйца (доставленного с великими предосторожностями из Киттико) и сотворила чудо.
Сущее наслаждение было смотреть, как летают ее тонкие пальчики, слушать, как льется серебристый голосок, и вскоре Ральф забыл, что единственные прилагательные, которыми она оперирует, — это «роскошный», «шикарный», «классный» и «миленький».
Коронным блюдом ужина должна была стать лосятина, та самая, что в охотничий сезон официально, а в неохотничий фактически представляет собой на Севере главный продукт питания как в лачугах бесшабашных кри, так и в доме мирового судьи, или миссионера, или законопослушного Макгэвити. И, естественно, лосятина была жесткая. Она была необыкновенно жесткая. Нож отскакивал от ее резиновой поверхности; вилки устало валились на стол с погнутыми зубьями.
— Напор и смекалка — вот и весь секрет, — объявила Элверна. — Я упросила Джо привезти мне мясорубку — по-моему, единственную к северу от Медвежьей Лапы. А ну-ка, вертите ручку.
Три раза по ее настоянию пропустил Ральф неподатливые волокна через алюминиевую мельничку, и это после того, как Элверна разрубила мясо на куски и отбила стальным молотком. В этот бифштекс по-гамбургски она добавила мелко нарезанного лука, чеснока, бамбуковых побегов (консервированный товар китайской лавочки в Виннипеге), живо перемешала, сбрызнула соусом из сельдерея и поставила на плоский холмик березовых углей — томиться на медленном огне.
— Ральф, голубчик, приглядите секунду, я только сбегаю переоденусь, покажу этим праведным душам настоящий класс.
Она убежала в соседнюю с кухней спальню. Ральф предпочел бы, чтобы она плотно закрыла за собою дверь.
Все это очень невинно и по-товарищески, только лучше бы все-таки она не полагалась на его невинность так безоговорочно… Ральф с сосредоточенным видом стерег бифштекс из лосятины и старался не замечать белой фигурки, сновавшей по соседней комнате.