В полумраке тёмно-фиолетовый цвет куля для трав смотрелся ещё более насыщенным и диковинным, притягивающим взгляд. В небольших светильниках, полупрозрачной перегородкой для которых выступала тонкая роговая пластина, медленно тлели дорогие свечи, тихо треща. Они окутывали залу приятной дымкой из невесомого, но такого насущного, согревающего, рыжеватого света, что на душе невольно становилось как-то безмятежно и мирно. Впрочем, странник из-за далёких краёв знал, что напрасно в нём зародилось это чувство облегчения.
Будущий собеседник Валентора, даже не открывший рта и не поприветствовавший вошедшего, увлечённо играл с золотой монетой, которую не постыдился принять из рук вольнодумца и смутьяна. Вечерний гость, не признавший вначале старого знакомого в роли наставника и ожидающий лицезреть совершенно иного господина у руля Палат, понял вдруг, почему цена очной ставки очутилась такой странной – какой-то там чужеземный арак. Также историк неожиданно осознал, почему подмастерье некогда любимого им Учителя всегда создавал впечатление настолько мрачного, тревожного и замкнутого типа. Виной всему дурное пристрастие к дурманам, а арак – вот воистину король подобных недостойных забав. Король дураков.
Валентор хмыкнул, и по иссушенным, тонким устам Алкадара пробежалась улыбка непонимания. Несомненно, тот не мог знать ни о Тёмном Ткаче, ни, в особенности, о презрительных словах Роматта касательно «двоих дураков», но было уже поздно. Валентор уже посмеялся, и Алкадар решил, что угодивший в немилость смутьян смеётся лично над ним, достославным Великим Учителем Палат.
— Чистейшее золото! – воодушевлённо, и вооружившись взором безумца, провозгласил Алкадар. – Но монеты-то иноземные! Значит, ты всё же отыскал путь обратно, мой милый друг, Вал.
Алкадар, новый Великий Учитель, столь снисходительно и бесцеремонно обратился к посетителю, как даже Металлия почти не обращалась к Валентору. Так, как молодого господина величала, разве что, матушка в его глубоком детстве и старший брат летописца.
Историк продолжил устрашающе и коварно улыбаться, поскольку ещё в Мирсварине отлично усвоил правила похожей игры. И теперь был способен обыграть в неё многих, вероятно, даже некоторых лунгов, и уж определённо почти каждого имперца. Ведь это он привёз в Ривер-Немм доску, кости и карты для такой забавы, не Алкадар. Водрузив на стол кипу бумаг, Валентор покрыл верхний лист ещё парочкой монет и добавил:
— Золото, воистину, чистейшее, и лучшее из того, что можно добыть в Пределе. Но намерения твои отнюдь не чисты. Хотелось бы верить, что ты действительно оценишь моё трактат по достоинству, что он дойдёт до самого Императора, как и до каждого грамотного жителя Империи, но верится с великим трудом. Я ведь теперь безбожник, как ты уже слышал, и слепо верить не привык. Хватило бы хотя бы на одно захудалое издание того, что я тебе вручил…
— Издания?! И не мечтай! – сердито одёрнул младшего писца вышестоящий по званию, имеющий полное право выше стоять и на ногах, однако какими-то судьбами не изволивший оторвать свой зад от подушки и подняться, дабы счёт поровнять. – Даже не вздумай распространять по Лемну выдержки из своего исследования! За тобой откроется настоящая охота, все ищейки уставятся на тебя. Стражи Ллойн тебя загонят, как бы ты не храбрился, как бы не выгибал спину и не расправлял плечи и как бы крепко не сжимал рукоять меча. Сгниёшь в темнице.
Валентор снова хихикнул, но так и не сказал наглецу, что бывал уже в местах пострашнее, чем тюрьма славного Лемна.
— Ты верно поступил, раз решил отдать свой трактат Палатам. Ты должен скрыться, исчезнуть. Тебе не рады здесь.
— Я желал говорить вовсе не с тобой, Алкадар, но с Учителем, или же с Главным Чтецом.
— Милостивейшие господа не хотят тебя видеть. Главный Чтец тебя не примет. Он скорее согласится на казнь, нежели принять тебя! – прокричал Алкадар и голос его разнёсся на всю пустую залу. – А Учитель…
Старика-учителя величали И́видо, и прежде он питал поистине тёплые чувства к подопечному, подающему большие надежды. Если бы не вольнодумие и не спесь юного Валентора, тот вполне мог бы потеснить Алкадара и занять пост подмастерья Ивидо, а затем и вовсе обставить всех в Палатах Славословия и усесться на кресло Главы, Первого Летописца Лемна, нагретого ещё дедом хозяина мрачного близнеца.
— …Восприемник твой почил год назад, мой молодой друг. Боюсь, он тоже откажется принять тебя, раз ты теперь безбожник.