— На чём мы остановились?
Валентор небрежно перекинул дневник через плечо (тот приземлился ровно на письменный стол) и заключил Металлию в объятья, покрывая её лицо и шею пылкими, влажными поцелуями. Так, как они оба любили.
Под светлым, ясным небом нового дня, праздничного и посвящённого одной из многочисленных богинь Лемна, Валентор и Металлия следовали пыльной, грязной дорогой в столичную харчевню. Не самую лучшую, не самую обширную, и, уж определённо, не самую чистую. Такую, в которую никакой уважаемый господин не поведёт благовоспитанную даму, но что делать, если дама выкажет столь неоднозначное желание по доброй воле? Лично?
Металлия хотела оценить образцово-показательную лемнскую таверну, без прикрас. И выбор пал на местечко, в коем сам Валентор-то ни разу не бывал, но только слышал парочку скверных историй о нём от сослуживцев. И вот, уже на подступах к такому «достославному» заведению, путникам перегородила дорогу огромная свиноматка со светло-серой щетиной, кое-где разбавленной белыми и чёрными пятнышками, будто наугад рассыпанными по звериной спине специальным свиным богом-покровителем. За хрюшкой, степенно пересекающей улицу, семенил весь её выводок, и Валентор и Металлия недовольно переглянулись, так ничего и не предприняв. Свинья шла своей дорогой и в своём темпе, и всё было для неё несущественным, безразличным. Особенно светло-сизые, чуть мерцающие тени раздосадованных странников, отброшенные на тропу, которую она неспешно брала штурмом. Животина могла бы даже окатить наблюдателей брезгливым взором, если бы сумела пересилить собственную натуру и подняла бы морду высоко вверх. Но этого не произошло, разумеется, несмотря на расположение чествуемой в тот день богини Шриммы, что благоволила и свиньям, и приплоду их, но устоявшийся ход природы всё-таки никак не могла переменить.
Уже сидя за деревянным столом в тесной и промозглой таверне за кружкой разбавленного чем-то посторонним вина и тарелкой очень характерного для Империи густого лукового супа, историк мрачно произнёс:
— Они возомнили, что Риш оказал мне великую услугу, забрав родовое имя себе. Моё имя. Ведь именно потому меня никто не задержал на путях к Лемну… Ну, хотя бы Алкадар не поинтересовался, «что не так с моей рукой», как делали это все прочие. До него.
Затем исследователь презрительно хмыкнул и подвёл под подбородок ладонь, необходимую сегодня для удерживания тяжёлой головы и предотвращения падения оной прямо на стол, перед любезной подругой.
Металлия его не слушала, но зачарованно опускала ложку в похлёбку и извлекала её обратно, на свет дневной, уже полную какой-то липкой и вязкой субстанции, полупрозрачной и отдалённо напоминающей варёный лук, но более однородной. Суп, составленный из белого репчатого лука и лука порея, открылся во всей своей бесхитростной красе перед ней. Ничего более странного древняя в жизни не пробовала, и, вообще-то, не спешила пробовать даже теперь.
Раздался плеск, ведь Дрейк отправила содержимое ложки обратно, в тарелку.
— Пожалуй, я наконец-то нашла то, что даже Норвагорн бы не съел. Жаль только, он не сможет оценить такие «изыски», – усмехнулась она.
— Люди едят здесь не для того, чтобы получить какое-то удовольствие, Тайли. А для того, чтобы выжить.
Действительно, человечество постоянно гналось за вкусом, и в Мирсварине настигло его в лице ожирения и непрерывного чревоугодия, в Ривер-Немме остающихся недоступными для большинства, но крайне желанными (и даже желательными) для знати и обеспеченных слоёв. И несмотря на то, что Металлия всегда утверждала, будто она не испытывает привязанности к пище, именно древняя просила возлюбленного провести её по различным заведениям и предоставить на пробу всевозможные местные блюда, словно сама пыталась сочинить некую поваренную книгу первопроходца по Империи.
(С чем Империю есть лунгам, и зачем её есть лунгам – вот два основополагающих вопроса этого несуществующего, воображённого труда).
Металлия отведала уже и дорогостоящих, но сомнительных на вкус пирогов из пяти-шести видов разношёрстного мяса, уложенного в тесный саркофаг из толстого, пресного теста, по твёрдости свей сравнимого с известняком. Не прошла мимо таких разнообразных по наполнению, но таких однотипных похлёбок, что прокипели на огне слишком много времени, будто позабыв о докучливом беге часов. Близко, очень близко (собственным ртом, коли говорить точно) она познакомилась с пресноводными моллюсками, весьма неаппетитными, коих поедали лишь беднейшие из горожан, но которые лично ей понравились. И вот теперь ещё это… этот «шедевр» имперской кулинарии из сладкого белого лука, почти ничем не приправленного.