Имперец и госпожа Предела так и сидели, не притронувшись ни к выпивке, ни к еде, держа друг друга за руки. Прочих посетителей таверны от странной картины отвлекло иное, более тревожное зрелище, сулящее кое-что яркое и неповторимое – хлипкая дверь отварилась с грохотом, и в душное помещение ворвались стражи Ллойн.
Валентор, приметив новоприбывших гостей харчевни в отражении глазурованного сосуда для вина, заподозрил неладное и ещё крепче сжал ладони Металлии.
— Обещай не устраивать представлений, что бы ни случилось дальше, – человек стребовал с древней.
Стоит вернуться на прежнее место, чтобы вспомнить нечто давно покинутое, и более никогда этого не забывать, как бы не было больно, ведь всё равно оно становится неотъемлемой частицей тебя. В Империи, к слову, люди отменно умели превращать «нечто» в «ничто» без колдовства. Впрочем, столь сказочные перевоплощения имели обратную тягу. И всего лишь по указке какого-нибудь заносчивого вельможи «просто ничто», «ноль» и «сущий пустяк» мигом преображались в «нечто жуткое, опасное и неимоверно зловредное». Особенно, если на чашу весов угораздило попасть чьё-то имя, без того довольно раздразнившее и раздражающее власть.
Металлия только нахмурилась, явственно давая понять, что не собирается обещать несбыточного.
Вооружённые стражи направились вглубь таверны бодрым шагом для завсегдатаев такого скверного места, по пути задевая широкими плечами не слишком притязательную публику.
Вот она – последняя и первая точка отсчёта. Во всяком случае, что бы не произошло, воспоминания остаются в воспоминаниях. Они – в прошлом, в будущем – мечта. Его собственная дорога только начиналась, и лишь от Валентора зависело нынче, какая взойдёт на небесах звезда на этот раз. Никто больше не мог выбирать за человека, ни родители, ни родня, ни происхождение, ни Империя, ни божества.
Самый жуткий и угрюмый страж Ллойн, кажется, устремился к скромному столику, занимаемому Валентором и Металлией, и несостоявшийся Главный Летописец Лемна глубоко вздохнул и возложил руку на округлое навершие рукояти мрачного близнеца Тельмасс.
Откровенное имя
Вот-вот должен был обрушиться снег на город, но этого не случилось. Который день наливные, серо-перламутровые тучи никак не могли разразиться осадками, словно не согласные на скорое воцарение зимы… Но зима всё равно явится, рано или поздно, и никого не примется спрашивать. И снег, наконец, пойдёт…
Вместе со слякотью и холодом он принесёт долгожданный, чистый белый цвет.
Он затворил за собой старую дверь, и та издала привычный, но до сих пор крайне назойливый скрежет. Казалось, что этот омерзительный звук натягивает внутри какие-то неведомые познанию струны, те начинают колебаться, в свою очередь исполняя странную и страшную мелодию, что бередит всё. И воспоминания, и прошлое, и настоящее и даже будущее. Душу… Да, самое главное, что скрипящая «музыка» задевала именно её.
Почему? Почему так происходило? Непонятно. Непонятно вообще, отчего в доме у кого-то, кто был отпрыском столь знатного и почтенного (ну ладно… уже не столь) эльфийского рода Актерн, получила дозволение жить и процветать такая скверная дверь. Ведь её шаткое положение очень легко исправить, в отличие от всех прочих. Но Брилл Эйан не спешил этого делать, не торопился смазывать петли или менять нарушительницу тиши и глади поместья на более сговорчивую представительницу дверных пород. Потому, что… звук этот, звук затворения (или же затворничества?) всегда возвещал одно – то, что эльф, бывший тенерукий брат, ныне же полновластный правитель Разора, воскресшего из пепла, вскоре останется наедине с собой и отправится в новый путь.
Во всех иных комнатах дома Брилиана в Эль’Тариоте ютились вполне обычные двери, тайные или не очень, но всегда молчаливые и бесшумные. И только лишь эта, одна-единственная, привратница личного кабинета эльфа (а, по сути, едва ли не самых волшебных и колдовских чертогов в мире) всегда шумно и бурно приветствовала своего господина, стоило мужчине только дотронуться до ручки, и слегка подтолкнуть её.
Теперь усталый остроухий, что днями притворялся неприметным обывателем, а по ночам играл в хозяина Мирн Разора, присядет за простенький, вытесанный из древесного массива стол, нальёт себе стакан-другой отвара, и приступит к «делу», ставшему наиважнейшим для него.
Именно ради «дела» господин Брилл Эйан, Эмин-Тар, сегодня не пил ни вина, ни пива, ничего хмельного и пьянящего, и даже не увлёкся партией в облегчённый вариант кадрона, которую проводил после заката его друг, соктн по прозвищу Солнцекрад. Брилиан только наблюдал, как играет чешуйчатый и синекожий властелин уличных банд портовых кварталов Эль’Тариота, как он поднимает залог, желая отловить заветное чувство, этот тонкий, но очень жгучий вкус победы, что блистает на пиках груды мечей под именами «безнадёжно высокие ставки» ослепительно яркой искрой. Но… не сработало, соктну не улыбнулись счастливейшие из звёзд Предела, он продулся в пух и прах. Быть может, тот самый пух, который гнездился у него под взъерошенными перьями на хохолке и при всяком раздражении хозяина выпячивался вверх. А единственный острый и пряный вкус, что заполучил соктн тем вечером – это отголоски старого вина со дна стакана. Вот море смерти, где тогда потонула удача Солнцекрада.