Это и прошлое, в виде безвременно погибших странной смертью сестёр, которых и Брилл, и Рубиновый погонщик искали очень долго во всём, но так и не сумели найти. И непокорность, ополчение против собственного рода, поступки, свершённые наперекор семьи, вельможам и общественным устоям. Оба когда-то вздумали вручить сердца лунгам, и предприятие это не принесло ничего, помимо боли, расходов и тоски. И оба когда-то последовали в неведомое, идущие лишь за одним – за тихим, слабым шёпотом несбыточных мечтаний, и завлечённые их звучанием на дно водоёма судеб.
Но, будучи истинными сыновьями своей родной стихии, собственной среды, которая и вылепила их, они уцелели – Джнев вынырнул из недр илистой и мутной, старой, зловонной воды и преобразил своим блеском все окрестности в прекрасный, мифический берег, не океана бессмертия, конечно, но небольшого потока вечной реки. Брилл Эйан же, в Мирсварине имеющий дело со всем грязным и скверным, со множеством нечистот, ни разу не запятнал личной репутации, и так и остался кристально чист душой. Как настоящий золотарь, трудящийся по призванию, он всегда знал, как же двояко порой бывает толкование: его ремесло означало не только того, кто вычищает выгребные ямы, но и золотильщика, старателя ювелирных работ. И именно в куче навоза эльф отрыл крупицу истины, золотой самородок, словно какой-то пронырливый жучок. И если тени не могут навредить телу, то они всё ещё очень ловко и умело калечат и коверкают разум. Впрочем, даже это не коснулось головы Брилиана. Он улизнул сухим, и цельным.
Так, всё-таки, что ищет он? В Тчелане, или в сточной канаве, или в Ассалготе, под светом звёзд?
И вот, переминаясь с ноги на ногу у песчаной отмели, Брилл Эйан из славного рода Актерн заглянул к себе вовнутрь, но так и не нашёл, что ответить тому, кто выжидал напротив него. Может, вовсе не другу… но…
— Как там моё копьё поживает? – внезапно произнёс илар. – Я скучаю по нему, оно выжгло след на этих небесах, – эльф указал пальцем на лунный серп, что нависал над его макушкой.
Брилл не выдержал и улыбнулся.
— Твоё копьё в полном порядке, на попечительстве у Великой Госпожи, как ты хотел.
— Тогда я за него не волнуюсь. Право, разве здесь оно пригодилось бы мне? – тут взгляд Джнева соскользнул с лица Брилиана и упал на его меч, на Крысолова, который до сих пор дымно клубился и коптил просветлённое небо речного надела.
Прославленные, шепчущие артефакты, чьё существо сковывалось не только из металлов, закалялось не в одной лишь воде, но и в волшебных, могущественных чарах, а заодно протравлялось в кислоте (ну, или в нектаре) душ их создателей и хозяев, их духовных близнецов, тоже обретали новое тело и свежие силы в Тчелане. И, нашедшие кратчайшую дорогу к майну, личной родительской среде, мечи, копья и кинжалы зажигались пламенем, или же покрывались чёрным, несмываемым нагаром, проявляя подобным образом свою суть и свой частный жизненный путь. Так выражалась присущая им кси – тяга к материи и материальности, преувеличенная, приукрашенная энергиями, витающими здесь, будто бы расцвеченная воображением, мощь коего нельзя вообразить!
Джнев, сразу вспомнив меч на поясе Брилла, ровно как и его прежнюю владелицу – Серкудну, покровительственным тоном возвестил:
— Не печалься сердцем, тан чатар, ведь я знаю, кого именно ты ищешь. Но ты не найдёшь её ни среди теней, ни за пеленой туманов, ни в глубине пещер или лощин. Её здесь нет.
— Тогда… где же она? – восторженно, и в то же время возмущённо воскликнул Брилл. – Она жива? Что тебе известно о ней?
— Забавно, и в этом мы похожи. На полях Ургодья всё возможно, и всего имеется с избытком. Здесь царят чрезмерность и излишества! Не хватает только двух вещей: недостатка собственной персоной, и того, что ищем мы с тобой.
То, что они оба ищут и то, чего им обоим не хватает… или, быть может, кого? Её. Её, такой разной, но постоянно, неизменно испаряющейся… Её, которую для одного зовут Серкудной, для другого – Металлией.
Её, что однажды стала луной, или ясным звёздным сиянием. Самым возвышенным и самым приземлённым, самым близким и самым отдалённым. Тем, что воодушевляет и тем, что выпивает жизнь. Непостижимым и необъятным, и самым простым, самым понятным, тем, что можно поглотить, приютить и сделать частичкой себя самого. Некоторые мудрецы нарекли это любовью, и о ней, словно о вечности, куда больше скажет многозначительное безмолвие, чем сотни тысяч чётко выверенных слов.
В культуре древних существует шесть разновидностей любви, и коли уж обоих длинноухих угораздило из всего изобилия отдать предпочтение именно «сидис», да ещё затем и применить его на практике, избрав на роль желанного попутчика лунга во плоти… Тут, как ни крути, не выпутаешься с лёгкостью фокусника из западни, но придётся потоптаться по кругу.