В камере не имелось ни окна, ни какого-либо иного источника света, однако Валентору отчаянно хотелось изучить место заключения, и он прочёл очередное заклятье. Иллюзорный огонь быстро расползся по просторной, но пустой зале, и заполнил её небольшими пульсирующими шарами разных размеров. Вначале исследователь и думать не желал о том, чтобы оглашать хоть какое-то заклинание, на потеху своим пленителям. Но затем, долго прислушиваясь к темноте и изрядно насытившись и тишиной, и чернотой, он вдруг передумал. Вроде бы, за ним никто не наблюдает, а если уж за ним никто не наблюдает, то можно дать себе волю и распоясаться окончательно… и не важно, что пояс с его штанов давно уволокли стражники.
Возможно, изыскатели Ллойн только и ждут того момента, когда их подопытный обличит себя и обнажит собственные связи с майном, заиграется с колдовством, магией… ведь всем известно, что в Ривер-Немме никакой магии нет! А имеются лишь одни глупые фокусы.
Обойдя камеру целиком, заглянув под каждый неровно лежащий прутик соломы, Валентор так ничего и не нашёл. Ну, чего-то такого, что помогло бы обличить их, а не его. Что указало бы на их вину, в их сторону, а не на насупленную мину попутчика Металлии Дрейк. Но, ничего. Однако, тот череп соктна, он же не просто так взялся на своём месте?! Не материализовался на пути самостоятельно. И всё то, о чём писал дед Валентора… оно…
Нет. Здесь определённо наличествует некий смысл. Некая порочная и, как известно, особенно прочная связь. Осталось только вскрыть её. Она залегает где-то в глубине подземелья, в наиболее тёмном, одиноком и мрачном углу. Потому-то Валентор последовал за стражниками Ллойн, разве нет? Чтобы проверить, убедиться… побеседовать.
Изыскатели обещали молодому господину обыкновенную беседу, для обозначения и расстановки общих сил, и только ради неё Валентор пошёл за солдатами. Но вот теперь он здесь… А где, кстати, он? Где-то на самом дне Лемна. В его гниющем, чернеющем чреве, что полно червей.
Рассерженный и немного расстроенный, историк уселся на кучу сена, которую лично соорудил. Король посреди своих владений, не иначе! Низвергнутый, но…
Никто не говорил хозяину мрачного близнеца, что ждёт его дальше. Никто не объяснял, когда явятся на допрос писцы и изыскатели, когда на ледяные плиты залы шагнёт ещё более хладнокровный палач. Когда Валентор опять взглянет на собственное отражение в клинке меча, и когда увидит вновь Металлию.
Пленник закрыл глаза, попытался расслабиться и отправиться в Покой, дабы собраться с мыслями, проветрить голову и посвежеть. Именно так, и никак иначе, на его месте поступил бы трезвомыслящий лунг. И, главное, именно это летописцу посоветовал Элезгор, его далёкий друг вовсе не из-за далёких морей, но находящийся близ их солёной кромки, в Эль’Тариоте. «Просто плыть по течению, но с остывшей головой».
Однако, в эту самую голову, никак не желающую остужаться, просачивались исключительно горячительные и шаловливые образы, несвоевременные и вряд ли частенько рождающиеся в темницах, наподобие Первой Ставки. Валентор смыкал веки и старался расслабиться, но перед взором возникали лишь выпуклости его возлюбленной Металлии. Такие аппетитные, что слюна чуть было не начинала капать изо рта на бесплодный пол. О каком Покое могут идти речи, когда все фантазии только об одном?
Но тьма и тишина сделали своё дело, опустошая сознание, выворачивая его наизнанку. Они отняли и присвоили всё существо историка, словно алчные захватчики, (или же дотошные стражники Ллойн).
Внезапно, нечто такое, что накатилась резкой волной, нарушило безмятежность Валентора, и мужчина открыл глаза. Он сидел в благородном положении, с выпрямленной спиной и вытянутой шеей, возложив кисти рук на согнутые колени, но его что-то как будто дёрнуло, человек двинулся, разрушая безупречную позу, и поддел носком настил. Под смятым сеном ничего не нашлось, только древняя вытоптанная плита, но Валентора вела вперёд уверенность, и он приступил к раскопкам и очищению блока от грязи. Вскоре на камне высветилась тусклая надпись, начертанная чем-то острым на ломаном хатре. Сердце историка учащённо забилось, ведь в тот момент он не знал, хватит ли ему умений и навыков, чтобы прочесть её.
В старые буквы въелась пыль, и они никак не желали очищаться, не спешили обнажаться и представать перед имперцем во всей своей оголённой красе, без защиты матери-земли, ну, или в данном случае, «матери-грязи». Не просто же так кто-то, кто томился здесь до Валентора, написал эту фразу на хатре, а не на часлнате. Не просто же так он переставил в ней слога и изуродовал формы… но ещё чуток усердия, и Валентор сумел прочесть: