Но внезапно раздался лязг и гул в глубине туннеля. Валентор снова неровно сглотнул слюну.
***
Сонный и ленный (но исключительно по ночам!) Лемн укрывался одеялом, испещрённым звёздами, словно чёрным бархатом, который усыпали крошечные дырочки, проеденные молью времён. И теперь через эти дырочки проникало искрящееся белое сияние даже сквозь толщи густого, непроглядного мрака. Как на ладони зияла бездна мироздания, выкованная тьмой, или, всё-таки, её вылепили могущественные и неведомые силы из лучистого света совместно с небесным огнём?
Город кутался точно также, как каждый житель его оборачивался тёплыми покрывалами посреди собственной постели в преддверии зимних холодов.
Металлия взирала на Ривер-Неммскую столицу с возвышения, удерживаясь лишь на одной ноге на тонком выступе у окна третьего этажа вполне пристойного, благополучного дома, что возвели пару десятилетий назад недалеко от центральных площадей местные власти, желая дарствовать строение кому-то. Например, выдающемуся военному деятелю, за выслугу лет и преданность государству.
И с новой позиции женщине открылась совершенно иная картина, недоступная прежде. Если бы какому-то художнику однажды пришло в голову изобразить Лемн на полотне –непременно следовало бы выбрать точку обзора с высоты птичьего полёта, ибо так город мог показаться даже ровней для любого уроженца Предела. Аккуратные домишки и их безмятежные крыши, запутанные улочки… дремота и спокойствие. Что ещё?
Хорошо бы, на холсте всюду стелилась тьма, или хотя бы сумрак, способные утаить нечистоты и тех самых настырных свиней, которые захватили столичные переулки. Заодно с другими животными, что прятались под крышами жилых зданий и за личинами людей. При попустительстве ночи было не разглядеть их произвола…
Металлия, поддавшись странному порыву из глубин, вытянула носок в направлении распластавшегося перед ней спящего Лемна, но быстро опомнилась и водрузила стопу на парапет. Шаг на твёрдую поверхность, одно резкое движение, и удар кулаком в окно. Решётка сетки не выдержала натиска лунга, к которому никогда не была готова, звенья погнулись, стекло потрескалось, и посыпалось вниз, словно град или полупрозрачный снег. Как только образовался разъём, Великая Госпожа просунула в него руку, нащупала запор и отодвинула в сторону крюк. Рама слегка скрипнула, но без труда отворилась вовнутрь. И тёплые опочивальни, в недрах которых ещё тлел охровый свет, вздохнули таким противоречащим с улицей, горячим дыханием и будто прошептали нарушительнице: «привет»!
«Империя вам рада, но вы ей – нет»…
Дрейк проскользнула в помещение, следом закрывая окно, потерпевшее небольшое надругательство над собой, но в общих чертах уцелевшее. Никто из жильцов даже не проснулся, ни шелохнулся, бывшая тенерукая сестрица не приметила острым взором лунга ни единого движения на свежих простынях округлого, внушительного ложа. Там спали двое… Металлия усмехнулась, отряхивая кожаный рукав куртки и перчатку от назойливых, въевшихся осколков, и те покрошились на пол, издавая едва уловимую трель. Тусклый белый свет, исходящий от звёзд и никогда не расцениваемый людьми как порядочный источник освещения, ярко блеснул, отражённый мелким обломком стекла, и угодил прямо в глаза одного из отдыхающих.
Когда сновидец нехотя разлепил веки, Металлия уже стояла рядом с постелю, угрожающе устремляя остриё ясного близнеца на его зрелое лицо, лицо хозяина спален. Клинок сиял сильнее углей, что всё еще дотлевали в крупной медной жаровне в то время, как огонь в очаге давно потух. Да, ясный близнец Тельмасс всегда был жаден и жаждал света не менее, чем крови червивых сердец.
Мужчина, выступающий и владельцем опочивален, и всего верхнего этажа здания – знака императорской милости и расположения – долго не мог прийти в себя и думал, будто всё ему привиделось. Ему мерещилось, будто это сказочная дева-воительница, прекрасная и обольстительная, словно согревающий осенний рассвет, наставляет на него своё оружие и указывает тем самым, что он избран. Для чего? Каких-нибудь великих подвигов, деяний… или же, что повелительница фей из древних легенд спустилась к нему, чтобы наградить молодостью, не вечной, но всё же более продлённой… Или что он умер во сне и настала пора отправляться в мир иной, на поля блаженства, в компании той, о которой он всегда грезил.
Но, отогнав прочь всю эту юношескую, мифическую глупость, мужчина опомнился, едва не выкрикнул что-то и потянулся к личному оружию – небольшому кинжалу, который постоянно ночевал по долгу службы подле почивающего господина, но сам не дремал никогда. Однако Металлия давно опередила хозяина, и он приметил свои же ножны у в руках незнакомки.