Мизраэль состроил забавную сражённую мину, не ожидающий таких вкусовых вершин от посредственной похлёбки – блюда столь скучного и обыденного, что к обеду у многих лунгов от безысходной встречи с пресным жарким начинала кружиться голова.
Теперь почти каждый путник, в отдалённые времена второго покрова весны, без зазрений совести постановил бы, что такое изысканное кушанье могла сготовить только женщина, причём одна из лучших. Сложно укорить провидца-лунга в том, что он хоть на что-то глядит сквозь пальцы. Но в тот же момент лунг поразительно слеп, когда речь заходит о крайне больном и смертельно важном для прочего мира – о принадлежности к полу.
Мизраэль не взялся судить, кто же здесь обосновался до него. Вместо этого он ещё раз обмакнул палец в похлёбку, и жадно слопал свой скудный улов.
Однако время шло вперёд, а вот Сурв Акестар не спешил уходить. Солнце, прокатившись утром по привычному летнему маршруту, взобралось на наивысшую точку, обозначив сим, что настал полдень. Само собой, костёр постепенно затухал, ведь в нём сгорали поленья, и никакой умелец и вселенский маг не обставил бы всё так, чтобы огонь (даже огонь культуры древних) пылал бы вечно. Мизраэль, рассевшись под навесным камнем вблизи огороженного булыжниками кострища, следил за похлёбкой, и, здесь же раздобыв деревянную ложку, то и дело помешивал варево. После чего отправлял крошечную порцию себе в рот… как награду. Как долю, положенную ему по праву.
Огонь давно потух, котелок оскудел наполовину, но истинный хозяин яств так и не обвился. Мизраэль начал думать, что зря он вторгся в чужие владения, и напрасно так озаботился готовкой, ведь, по сути, с прежним владельцем настолько «роскошных чертогов» могло приключиться что-то скверное. Он мог уйти в горы, там споткнуться и подвернуть ногу, провалиться в какую-то расселину, упасть в реку и утонуть, стать добычей диких хищников или попросту жертвой разбойников… Что угодно могло произойти, если незнакомец не принадлежал кругу лунгов. Впрочем, так даже лучше. Ибо… ибо, если местный постоялец окажется не лунгом (чего, право, никак не может быть!), тогда всё сложится в такую мозаику, на которой Мизраэль сам себя же и обыгрывает в карты, оставляет без монетки в кармане (ну, то есть, на связке), напрочь теряет и лицо, и достоинство, злоупотребив гостеприимством, однако без хозяйского приглашения к столу. Где это видано, что гордый и могучий лунг сожрал чей-то ужин без спроса?!
Да… а ведь Пепельный Волк, светлый господин, именно, что уже абсолютно всё слопал. То ли не придал значения тому, как быстро мелеет котелок и как резво мелькает у рта его крупная ложка, или слабовольно поддался чревоугодию и угодил в силки небывалого вкуса похлёбки… но на дне ничего не завалялось, даже крохи. Следовало бы немедленно бросить в сосуд добрую связку драгоценных монет из числа дайнов, как плату за беспокойство и как возмещение за предоставленные неудобства, и тут же убраться прочь, но разве ж деньги можно съесть? У Мизраэля не залежалось в запасах стоящей пищи, и он не знал, чем сумеет отплатить повару. Вряд ли получится откупиться финансами – вблизи нет тяг и нет дорог, и ни трактира, ни таверны тут не сыщешь. Как не крути, справедливо рассчитаться не выйдет!
Внезапно, бойкое колесо мыслей Мизраэля застопорилось, ведь он узрел длинную тёмную тень. Её источник возвышался на западной стороне, там, куда устремлялось медленно рыжеющее солнце, и неурочный гость не смог различить каких-либо черт возвратившегося. Чужак выглядел, как мрачный силуэт из копоти на золотом стекле, и абрис его фигуры подсвечивали яркие лучи, рвущиеся будто из-за спины и вытягивающиеся струнами вокруг корпуса. Но стоило незнакомцу двинуться и сменить положение, как его тело и лицо окатил тёплый свет. То был лунг, сомнений нет.
Он нёс мелкую горную серну, перекинутую через плечи, и составной лук, но, как только завидел ответные движения н’тарла, сразу сложил дичь и оружие на землю. Затем молниеносно подлетел к своему котелку, заглянул внутрь, раздосадовано всплеснул руками, требовательно вытаращился на Мизраэля, уже стоящего на ногах рядом, обошёл неизвестного по кругу, опять взмахнул кистями и злобно фыркнул. В коем веке у Норвагорна не было слов, хоть и по-прежнему имелось слишком многое из того, что он хотел бы сейчас высказать пришельцу. Но, в отличие от Пепельного Волка, Норвагорн сразу узнал гостя, ведь видел его прежде. На аукционе, в Болижане.
Тело Норвагорна покрывали какие-то жалкие обноски. Он был весьма посредственно одет, в потёртое и унылое тряпьё по меркам лунгов, с простой холщовой сумкой, а на аукционе и вовсе не снимал капюшона с головы, и вряд ли в нём кто-то, пусть даже самый прозорливый, признал бы знаменитого мастера мечей. Ну, или хотя бы состоятельного господина-древнего. Нет, окружающим он казался лишь незрелым мальчишкой со смазливой физиономией, дерзким наглецом, что всюду лезет и никогда, никогда не закрывает рот.