Цехи эти, немного похожие на дома митриникийцев или на их же гильдии, всё-таки были более мрачной и закостенелой структурой, напрочь лишённой тяги к переменам и невосприимчивой к улучшениям. Цехи всеми средствами препятствовали новшествам и пресекали дорогу любым изобретениям, устанавливая свои правила во всём – от цен на изделия, до качества и количества исполненного, и вплоть до одобренных цветов продукции. В итоге товары получались пусть и добротными, но однобокими.
В доме Валентора никакой лавки не имелось, ведь здание ему досталось ещё от деда и представляло собой скорее аванпост старца-учёного в Лемне, от которого легко и быстро можно было добраться до рабочего кабинета в Палатах, минуя почти все опасные закоулки, тонущие в грязи, даже в сезон мокрых снегов.
Но цеха, наравне с культом Полтинны, что сам дорвался до власти и отчаянно стремился никого более туда не допустить, до сих пор являлись главными оплотами неприязни Империи ко всему новому, и иноземному. И дела здесь обстояли ещё хуже, чем в Дэле Перевёрнутой Луны. Казалось, что густые, вездесущие туманы стелются над Лемном тогда, как если поднять кверху голову, можно было обнаружить яркое, блестящее солнышко над столицей Ривер-Немма, и никакой мглы. Марево суеверности и поклонений прошлому струилось из многочисленных жаровен культа Полтинны и из печей глав большинства цехов, заодно принявших видный сан среди жрецов. Валентор всегда это подозревал, но отойдя от Ривер-Немма на приличное расстояние, смог особенно чётко усвоить всю целостность картины. Имеется ли здесь ещё что-то для хозяина мрачного близнеца? Осталось ещё хоть что-то?
Да, и он это знал. Оно залегало тут, на сырых и узких улочках, за стенами его старого двухэтажного домика с небольшим чердаком. Вот нужное здание уже мелькало за плавным поворотом, но Металлия придержала лошадь, едва не замерев.
Прохожие изучали всадницу, кто-то восторженно, кто-то осуждающе посматривал на неё украдкой, но всякий с крайним интересом, цепляясь взглядом за роскошные одежды родом из Эль’Тариота. Металлия облачилась сегодня в парадный кафтан, богато украшенный россыпью камней и изысканно вышитый серебряной нитью, неизменно тёмных тонов, которые по-прежнему были очень дорогими в Империи. Скроенный по фигуре в области груди, плотно прилегающий к талии и подчёркнутый широким атласным поясом приглушённо-алого цвета, наряд расширялся и расходился до колен, имеющий глубокие разрезы по бокам и один сзади, для удобства езды верхом, и отдалённо напоминал некую дамскую одежду, но недостаточно дамскую для Ривер-Немма.
У шагающих мимо добропорядочных мужчин Дрейк вызывала ступор и трепет, они старались как можно скорее спрятать от неё растерянный взор, перебежать на другую сторону улицы и вообще скрыться с глаз долой.
— Они все на меня смотрят, тогда, как в Пределе никто не замечает меня, – усмехнулась Великая Госпожа.
Валентор, уже успевший спешиться, ухватил её лошадь за поводья и в оправдание сограждан сказал:
— Я просил тебя надеть платье и не хвалиться мечом, и тогда твоя персона не вызвала бы этого помешательства.
— Может, ещё в корсет прикажешь затянуться? – немного возмущённо, но игриво вымолвила собеседница. – Не бывать этому. В Мирсварине никто не может указывать свободным жителям, что им дозволяется надевать, а что возбраняется. Что за тюрьма?
— Корсет… не откажусь, – Валентор сладострастно растянул губы, и солнце, угодившее на его чистую, белую кожу, столь громко спорящую с лицами местных (каких-то серых и землистых цветов), будто отразилось ото лба и щёк историка яркими искрами, улыбаясь в ответ погожим днём. – Заманчивая идея, наденешь его в спальне. Что же касается тюрьмы… «это тебе не Мирсварин», любовь моя.
Повторил он стародавние слова Дрейк. Из-за чего она снова хмыкнула, не покидая седла, наклонилась к Валентору и зловеще прошептала:
— Тогда попросим один взаймы у твоей доброй жёнушки.
— Она… она мне не жёнушка! – негодующе отчеканил имперец, вцепляясь в ногу древней. – Тайли, не надо, не говори так.
Он отстранился, и хозяйка ясного близнеца с лёгкостью и изяществом танцовщицы выпрыгнула из седла. Изъяла у попутчика поводья и как бы случайно добавила:
— Иди, я позабочусь о наших лошадях.
— Не надо этого делать. Выделять мне пространство для изворота. Я ведь совсем не думаю изворачиваться!