Светлый господин, Сурв Акестар, Пепельный Волк, строго берёг неприступность своей чести и всякий раз опасался случайных судейств извне. А потому для него всегда острейшим ребром стояла такая вот проблема: кто конкретно, от ханжества или от скуки, возьмётся судить его?
И если вопрос «кто сами эти судьи?» так никогда и не изживёт себя до конца, то не менее важным и насущным ныне, во втором весеннем покрове, становится иной вопрос: «а кто же тогда все эти учителя?». И чему других научат выскочки, вроде Удильщика-Сэна?
— А ты что здесь потерял? – отразил Норвагорн. – Во всех этих роскошных облачениях, верхом сразу на двух лошадях?
— Я еду из Болижана в Киф. В Болижане пару недель назад состоялся чрезвычайно любопытный аукцион, где продавали сайдаранс. Хотел взглянуть на неё, и, если она окажется из тайлина, то выкупить. Во всяком случае, попытаться выкупить, – закончил Мизраэль нервным смешком, ведь только осознал, что, скорее всего, с этим ливнем он потерял не просто двух кобыл и всю ценную поклажу, но и немалую сумму денег. – Но сайдаранс была не из тайлина, она была всего лишь из гелсиса, метеоритного железа.
— «Всего лишь»! – насмешливо и едва возмущённо огрызнулся собеседник. – Многие ниеды готовы хорошенько потратиться и на гелсис, это же дар небес, или его подлинный кусочек! Разве ж ты не слышал? – тут уже он перевёл свою нарочитую серьёзность в шутку и высокомерно фыркнул. – Впрочем, мне лучше других известно это, ведь я там был. На аукционе, в Болижане. Я там тебя видел.
Мизраэль округлил зенки и надул губы, сердито вытаращиваясь на безмятежного Норвагорна, явно чувствовавшего себя в этой пещере лучше, чем дома на ложе из перин. Но мастер меча блаженно прикрыл глаза, не отвечая на поединок взглядов взаимностью, только лукаво улыбаясь.
— Да и на кой тебе сдался этот тайлин? Хочешь клинок из него выковать?
— Может и так, – тепло отозвался Пепельный Волк.
— Знаешь, у моего верного, стародавнего друга имеется такой клинок. Ах, тайлин… да, он лёгкий. И да, он блестящий. Стремительный, смертоносный. Ослепительно яркий, словно пылающая, но ледяная звезда у тебя в руке. Но… также в твоей руке оказывается что-то, чем ты и вовсе не руководишь, то, что ниедам попросту неподвластно. Этот меч, он слишком быстрый и острый, даже для него. И он рвётся куда-то по собственной воле. А если с тайлином не может справиться кто-то, наподобие Серебряного Быка, то куда уж таким, как мы с тобой? Проще о подобных сокровищах и не мечтать. И, будь в этом уверен, ведь я – я мастер всего, что касается мечей.
Наконец-то Норвагорн раскрыл все карты перед противником, растягивая губы в ехидной улыбке всё шире и шире, но посмотреть на «игральный стол», или на Мизраэля он так и не захотел. Продолжал полулежать, упираясь спиной в сталагмит и прикрывая очи на происходящее, в отличие от судьбы, и по образчику небесных светил, не замечая ни окружения, ни окружающих, ни буйства стихий.
Недолго подумав, Сэнмаон всё-таки в конце речи пикантно добавил:
— И мой вкус, он самый изысканный, чтобы там тебе не привиделось сперва.
Меч из тайлина в руках Серебряного Быка – это Сверкающий клинок из Тисна, изо льда, праведный, разящий, быстрый, и хозяин ему – прославленный, величественный и могучий лунг Элезгор. А его друг, не менее достославный и почтенный мастер меча – это… это… и есть этот чересчур привлекательный парнишка, черноволосый Сэн?! Нет, не Сэн… Владыка Норвагорн!
Сомнений нет, всё ясно. Вот почему этот отшельник затеял странный, долгий бой, и вот почему он так уверенно и настойчиво цитировал древний, обветшалый гимн. Гимн, между прочим, созданный лично Повелителем Элезгором, в котором высмеивалась кровожадность и ненасытность человеческих богов, совместно со смертными царями, лишь возомнившими себя божествами, а заодно порицалась и неисчерпаемая суеверность малых происхождений в целом. Но, как водится, люди неверно поняли его, приняв суровую и беспощадную насмешку за восхваления. И начали строки эти распространять, повторять и множить, делая из гимна нечто очень знаковое и общепринятое, из-за чего Элезгор возненавидел своё же произведение.
Мизраэль продолжал упорно вглядываться в просветлённый лик Сэна, буравя его восторженным и хищным взором. Это ведь словесный призрак собственной персоной предстал перед ним! Тот, о котором знаешь лишь понаслышке и кого никогда не встречал лично, но кто безмерно знаменит, и чьё имя всё равно уже прочно прилипло к твоим устам. Пепельный Волк протянул пальцы к губам, и что же он там обнаружил? Имя, которое поспешил тут же возвратить владельцу: