Дар бескорыстен и безвозмезден. Он ещё при жизни несёт благо сразу двоим. Жертва лишь отнимает, нарушает справедливость, колеблет равновесие сил. Лунги постоянно стремились установить волшебный мир таких отношений, где справедливость – всему мерило и всему цена. Но совместимы ли понятия «дар» и «справедливость?» Когда ты чем-то делишься, разве должен просить нечто взамен? Или, хотя бы, рассчитывать на это «нечто»? В любом случае, кто захочет дарить что-то тому, кто не отзовётся взаимностью? Умалишённый? Поборник боли? Или как раз тот, кто пристрастен к насилию, во всём подобный Норвагорну?
— В чём проблема? Почему ты тут торчишь? – возмущённо отчеканил Иср, а Норвагорн даже не заметил, как его друг и его патнир выплыл из здания.
Рыжеволосый древний обнимал двух очаровательных эльфийек, весьма похожих между собой, и каждая из женщин повисла на закреплённом за ней мужском плече. Правда, лица красоток покрывал слой густой тёмно-болотной краски, кое-где переходящей в синий и ярко-голубой, дополненный белыми пятами, а вот тела гостий страдали от нехватки одежды. Повязки на торсе почти что оголяли пышную и упругую грудь, подставляя загорелую кожу ласкам солнечных лучей, и их юбки, едва достигающие колен, бесстыже обнажали стройные дамские ножки, увешанные на лодыжках браслетами, шнурками, бубенчиками и ракушками.
— Варалам на н’нэ? Варалам на н’нэ? – подавляя игривый смешок, повторила одна из женщин на местном наречии, и тут же в её каштановые, блестящие волосы, завёрнутые в жгуты и уложенные в косу, вторгся солёный ветер, дующий сегодня с залива Киф.
— Им ирил на н’нэ. Тала утт, – нехотя отмахнулся мастер меча.
После чего Иср насупился, разомкнул объятья и подтолкнул подружек обратно к дверям в трактир. Они не стали сопротивляться и мирно ушли, напоследок взмахнув своими пышными гривами, тут и там украшенными золотыми подвесами, колечками и бусинками.
— Ты начинаешь меня пугать, – сурово выговорил Иср, забираясь в потайной карман камзола и извлекая оттуда пригоршню бумажных свёртков, начинённых жгучим, крепким табаком. – Клянусь, я раздобуду тебе самый лучший меч, или можешь взять мой, как возмещение, хоть он тебе и не по сердцу.
Остан быстро перескочил на хатр, ведь хатра никто из местных не понимал. Эльфам и людям Кифа просто-напросто не доводилось часто слышать древнюю речь.
Норвагорн спокойно и равнодушно пожал плечами, и вытянул из рук приятеля одну из скруток, после чего на хатре же возвестил:
— Это всё потому, друг мой, что сегодня знаменательный день, – когда Сэн произносил эти слова, вокруг лица Исра уже клубился серебристо-сизый дым, но мастер меча по-прежнему явственно видел его блестящие, настороженные глаза. – Тот самый, когда ты завершил ученичество. Всё, мне воистину нечему более тебя учить, и это значит, что ты не мой патнир, ибо ты сам теперь мастер. Всё же не забывай, что ты навечно останешься для меня дорогим учеником и я никогда не смогу до конца избавиться от роли наставника, так что, впрок прости меня за все будущие неуместные назидания. И дай чуток терпения в долг.
Черноволосый протянул пальцы ко рту приятеля и изъял у него тлеющую трубочку, дабы самому прикурить.
— Ох… – выдал обескураженный Иср, что и на хатре, и на миткасе, и даже на диалекте дикарей звучало одинаково. – Благодарю, дорогой учитель.
Он резко поклонился, прижимая сжатый правый кулак к груди и упираясь взором в свои сапоги.
— Не стоит благодарности. Скажи спасибо себе, Аман-Тар. Иди же… иди, и отметь сей славный день, как полагается! И как завещали нам небесные светила! Пронзи небосклон и породнись со звёздами! Ты и я, мы сольёмся в Ределе, как и наше ремесло.
— Моё почтение, – Иср ещё разок низко поклонился и ушёл в таверну, наконец, оставив Норвагорна наедине с собой.
Солнце до сих пор высоко стояло в небе и этот мучительно долгий день никак не хотел догорать, а табак мастера меча, напротив, не желал разгораться, ведь его постоянно тушил ветер. Вывеска продолжала скрипеть. Поборовшись со стихиями ещё чуток, Норвагорн не выдержал и просто выбросил окурок в воду, разомкнув пальцы. И вдруг, совершенно нежданно, где-то вдалеке Сэн заметил знакомую фигуру на горбатом мостике. Белоснежную. Её границы размывал пар, струящийся от зловонных котлов красилен, настолько густой, что с этой пеленой не совладали разгулявшиеся вихри. Да что там… куда им? Они не осилили высушить ни одежду, ни волосы Сэна. Уж слишком сами были влажными, перенасыщенными жидкостью.
Роскошная палевая мантия Мизраэля развевалась, едва затрагивая краем полусгнившие, старые брёвна, но владельца не беспокоила грязь. Светлый господин знал, за чем он шёл, и знал, куда.