Простаки наивно полагают, что, коли под покровом мрака тухнет жёлтый, оранжевый и красный, то это означает, что они в совершенной безопасности, и им никак не обгореть. Однако, всем алхимикам, кузнецам и магам отчётливо известно – белое пламя самое горячее, и ты не обжигаешься о звёзды ночью лишь потому, что они вдалеке. Незачем тянуться пальцами к погребальным кострам неземных огней, незачем втискиваться в пекло…
Тогда фраза: «пронзи небеса и породнись со звёздами», – это пожелание на удачу для лунгов, или ядовитое проклятье, сулящее медленную смерть в горниле страстей?
Как бы там ни было, Мизраэль, лёжа в своей постели и глядя на луну, неосознанно шептал:
— Это судьба, это мой путь…
И, спустя тысячелетия, никто не смог бы не согласиться и поспорить с ним, будь то человек, эльф, или закоренелый древний лунг.
Когда кроваво-алый рассвет подмигнул белому волку первыми лучами, а его помешательство, казалось, достигло предела, светлый господин внезапно, но спокойно поднялся на ноги, присел за письменный стол и аккуратным, красивым почерком начертал послание, составленное из тех слов и знаков, что всегда были у него в голове. Мизраэлю не пришлось ничего выдумывать, приукрашивать.
Затем мужчина медленно снял свои драгоценности, золотые подвесы, цепи и браслеты, избавился от всех колец и перстней, разложив их стройными рядками на столе. Кем он притворяется, во что (и с кем) он играет теперь? Нельзя ведь столько лет прожить под светом Дион и Цер, и ни разу не попробовать то, что горячо рекомендовал каждый выходец из его высокого происхождения – окунуться в омут с тем, кто дорог сердцу, кого жаждет тело. В конце концов, ты – это вовсе не твои фантазии или желания, но в какой-то мере то, чем наполнены твои мечты. А кто же из бессмертных древних не мечтает о том, чтобы встретиться в долгом путешествии с единственным подходящим странником, и попробовать с ним как-то связаться, сойтись? Познать, распробовать и отведать это заповедное слово, «любовь» или «сидис» на хатре? Чего бы оно не стоило, чем бы не обернулось в итоге.
Наспех набросив на плечи накидку, в которой он прежде разве что спускался из опочивален к завтраку, Мизраэль выскочил на улицы Кифа, прихватив с собой письмо. Воздух до сих пор был ощутимо влажным после бури. Всюду, в абсолютном безветрии, простирались длинные, молочные струи свежего тумана, и в городе воцарилась прохлада, наверное, возвестившая начало зимы.
Прохожих было почти не видно, но те редкие незнакомцы, что куда-то сонно брели, с недоумением и осуждением посматривали на белого волка, мчащегося по благоустроенным, приличным дорожкам каменной части Кифа в домашнем одеянии и шёлковых тапочках. Мизраэль даже не взял с собой меч или кинжал, а ведь ему предстояло то ещё путешествие по деревянному фагнору, где лучше бы не появляться безоружным, вдобавок, и почти что нагим – так можно не только потерять туфли и остатки убранства, но и зубы, и голову, и только местным божкам ведомо, куда всё это способно завести. Но сегодня никакие силы, наравне со здравым смыслом, не осмелились бы преградить путь Мизраэлю.
Стоило древнему распрощаться с собственным ложем, как он принялся живо и бойко представлять то место, где же Норвагорн скоротал эту ночь. Больше всего Мизраэль страшился того, что, ворвавшись в домик приятеля, обнаружит черноволосого не одного на кровати, но в объятьях Исра. Нет, только не это… и Мизраэль тут же вцеплялся в переносицу, пытаясь как-то вытравить из мыслей ядовитые пары и усмирить разгулявшееся воображение.
Нижняя часть Кифа утопала в туманах, которые в какой-то мере светлому господину даже помогли, прикрыв и замаскировав его неподобающий вид. Однако густое марево мешало дальнейшему продвижению вперёд, Мизраэль блуждал по закоулкам фагнора, плохо знакомый с его картой, волнение лишь нарастало, а решимость улетучивалась. Лунг продолжал монотонно бубнить себе под нос одну фразу:
— Я не собирался… я не планировал.
Он шептал, желая хотя бы примерно выстроить реплики, что возьмётся говорить Сэнмаону.
Но всё казалось напрасным, и Мизраэлю чудилось, что вместо зловонного фагнора Кифа он угодил прямиком в Тчеланский лабиринт, где и сгинет теперь, откуда не сумеет выбраться.