Основательно заплутавшись в однотипных переходах и дорожках, белый волк решил положиться на легендарное чутьё магов. Он остановился, закрыл глаза, покрутился на одной точке, дабы окончательно перестать ориентироваться, и потом шагнул туда, куда приказало ему двигаться сердце. Если это не судьба, если это не предназначение, то, хотя бы природа лично заслонит неблагоразумное, глупое поведение лунга непроницаемым туманом от любопытных глаз несведущих в колдовстве. Не грех воспользоваться таким подношением.
Но Мизраэлю повезло! Пройдя ещё немного вперёд, он наткнулся на знакомую вывеску таверны, висящую на длинном шесте и изображающую птичью личину, усыпанную гирляндой из свежих цветов. Какая удача! Должно быть, дикие эльфы знали, что делали, когда назначали это пернатое существо ответственным за успех, счастливые случаи и всяческие судьбоносные происшествия. Именно возле данной таверны Мизраэль первый раз отыскал Сэна в фагноре после приключений в гроте Хребта Великана. И дальше белый волк уже прекрасно помнил дорогу, уводящую за городские стены, чуть поодаль от селения, по направлению к одноэтажному домику, в котором и обосновался Норвагорн, Повелитель клинков, мастер меча.
Когда растрёпанный и возбуждённый древний подобрался к нужному дому, солнце уже успело довольно высоко вскарабкаться на небеса, а потому его внезапный визит никто не счёл бы чрезмерно ранним, неуместным. Чуток помявшись на пригорке, и ещё разок хорошенько протерев и лоб, и глаза, Мизраэль твёрдой походкой устремился к крыльцу. Кажется, дверь была открыта, и светлый господин ворвался в здание без предварительного стука. Он только громогласно объявил:
— Я не собирался вчера оставлять тебя голодным.
Однако вместо хозяина из тёмной прихожей на гостя незваного неодобрительно поглядывал рыжеволосый Иср Остан, прилично одетый, даже облачённый в лёгкие доспехи. Он удерживал правую кисть на набалдашнике меча и нахально улыбался, расположившись спиной к пришедшему, и через плечо взирал на н’тарла.
Очевидно, худшие опасения Мизраэля не подтвердились. Ну… из числа тех, где выбитый из равновесия Норвагорн сразу же бросается в объятья приплывшего после шторма Исра, то ли чтобы забыть свои истинные желания, то ли назло новому возлюбленному. А вот та картина, где почтенный хозяин мастерской Натта падает в грязь лицом, так сказать, воплотилась в реальность в самых стыдливых и обличающих красках. Мизраэль так и стоял в дверях, полностью загораживая проход, а Иср так и глазел на него малость пренебрежительно, лишь наполовину обернувшись к нарушителю. Из дальнего и мрачного угла за этой немой сценой наблюдал Сэн, сомкнув руки на груди, и на его просветлённой мине застыла ехидная ухмылка. Он ничего не говорил.
Мизраэль молча кинул письмо на первый попавшийся подставочный столик и стрелой вылетел из помещения. Улепётывая прочь, он в ужасе подумал, что ничего в итоге не решилось, но, тем не менее, всё уже было предрешено задолго до.
Следующей ночью, как водится, луна начала постепенно убывать, и над Кифом взошла лишь большая её часть, щербато-жёлтая. Вероятно, многие хотели бы и вовсе не наблюдать медленное исчезновение Дион, они предпочли бы вечное полнолуние, но такого не происходит.
Возможно, эти самые многие каждый вечер загадывали на блеск звёзд, моля, чтобы в их жизнях настала тишь да гладь. Они надеялись заполучить истинное сияние без опаляющего жара. Ждали чистый, естественный свет, без последствий, без испытаний. Искали сладости без горького послевкусия. Но тихо только там, где ничего не пылает. Нет огня – нет золы и копоти. Впрочем, солнце бесшумно и бесплатно сверкает, от него не исходит демонический дым, однако оно тоже щедро на ожоги.
Когда-то прежде, давным-давно, Мизраэль был таким же. Он оставался холодным только потому, что ему с лихвой хватало отражённого блеска. Он страстно желал осознать, изведать то, что всегда проходило мимо, и то, что теперь довлело над ним, от чего он сейчас не смог бы отречься, как-то отгородиться. Всякого лунга строго учило происхождение – небесный огонь по природе своей ещё опасней земного. И всякий лунг, подобно дерзкому и своевольному воспитаннику, не внимал наставлениям умудрённых опытом учителей. Он жаждал сам всё проверить. Так что такое судьба? Она впечатана в тело? Или зашита в сердце? Она в душе, или только затерялась где-то в суевериях, в воображении? Это тропа? Или страдание? Обречённость на смерть любого разумного существования?