— Я вас не понимаю, — резким тоном ответил Патрик.
— Не думаю, — спокойно произнес Пуаро. — Но не настаиваю. Я не настолько безумен, чтобы спорить с влюбленным человеком. Я просто предлагаю вам свой совет, не более того.
Патрик Редферн принялся защищаться.
— Я вижу, мсье Пуаро, что вы наслушались сплетен миссис Гарднер и этой Брустер! — воскликнул он. — Болтать языком и раздувать скандалы — любимое занятие, которому они предаются с утра до вечера. Эти мегеры готовы забросать женщину грязью только за то, что она красива!
Пуаро встал и просто сказал:
— Не может быть, чтобы вы были так неопытны!
И, покачав головой, он вышел.
Выйдя из столовой, Эркюль Пуаро задержался в холле. Через открытую дверь проникал холодный воздух. Дождь кончился, и туман рассеялся. Вечер был приятным, и Пуаро решил пройтись.
По дороге он увидел миссис Редферн, сидящую на своей любимой скамейке над обрывом.
— Вы простудитесь, — сказал он. — Вам не следует здесь оставаться, не то подхватите насморк.
— Да нет, — ответила она. — К тому же, какое это имеет значение?
— Ну-ну, — мягко пожурил ее Пуаро. — Вы уже не ребенок и носите длинные платья. Вам надо постараться поразмыслить, как взрослому человеку.
— Я вас уверяю, что я никогда не простужаюсь!
— Послушайте меня, — сказал Пуаро. — Сегодня была мокрая погода, шел дождь, дул ветер, потом спустился туман. А сейчас — спокойный вечер, и на ясном небе сияют звезды. Ну так вот, в жизни все бывает примерно так же.
Тихим голосом, полным сдерживаемой ярости, она бросила:
— Знаете ли вы, мсье Пуаро, что меня больше всего выводит из себя?
— Нет, мадам.
— Жалость!
Это слово щелкнуло, как удар хлыстом.
— Вы что, думаете, я ничего не вижу? — продолжала она. — Люди говорят: «Бедная миссис Редферн! Ах, эта маленькая бедняжка!..» Я не бедняжка, и я не маленькая, но они все равно говорят, что им меня жалко! Так знайте же, мне не нужна жалость, не нужна!
Пуаро аккуратно расстелил свой носовой платок на скамейке и сел.
— В том, что они говорят, есть доля правды, — заметил он.
— Эта женщина…
— Не позволите ли вы мне, — сказал он, видя, что она не договаривает начатой фразы, — не позволите ли вы мне что-то вам сказать? В нашем мире Арлены Стюарт — Арлены Маршалл — не принимаются в расчет.
— Это одни слова.
— Это чистая правда. Их триумф эфемерен и долго не длится. Для того, чтобы с ней считались, женщина должна иметь сердце или голову на плечах.
— Вы думаете, что мужчин это интересует?
— Уверен.
Она горько засмеялась.
— Я не разделяю ваше мнение.
Пуаро медленно произнес:
— Ваш муж любит вас, мадам.
— Что вы об этом можете знать?
— Могу. Я видел, как он на вас смотрел.
Она внезапно разрыдалась, и ее голова опустилась на уютное плечо Пуаро.
— Я так больше не могу, — проговорила она сквозь рыдания. — Я так больше не могу!
Пуаро ласково похлопал ее по плечу и мягко посоветовал:
— Будьте терпеливы, мадам. Будьте терпеливы!
Она взяла себя в руки, прижала к глазам платочек и ответила почти твердым голосом:
— Мне уже лучше. Я больше не плачу. Я прошу вас оставить меня. Мне хочется побыть одной…
Он встал и, отвесив ей поклон, ушел по тропинке, ведущей к отелю.
Он почти дошел до него, когда с другой стороны зеленой изгороди, окаймляющей тропинку, до него донеслись голоса.
Он остановился и в щели между кустами увидел Арлену Маршалл и рядом с ней Патрика Редферна.
Патрик говорил, и в голосе его звучало глубокое волнение.
— Арлена, я люблю вас, и эта любовь сводит меня с ума! Скажите, что вы хоть немножко любите меня! Скажите!
Пуаро посмотрел на лицо Арлены. На нем читалось выражение полного удовлетворения, более близкого к животному, чем к человеческому.
— Ну, конечно, дурачок, — ласково ответила она, — я люблю вас. Вы же это прекрасно знаете!
Слушать дальнейший разговор Пуаро не стал и возобновил свой путь. Вскоре его кто-то нагнал. Это был капитан Маршалл.
— Прекрасный вечер, — сказал Маршалл, глядя на небо. — Я думаю, что завтра будет отличная погода.
4
Утром 25-го августа небо было таким безоблачным и голубым, что даже самые ленивые лежебоки поторопились встать с кровати.
Часовая стрелка еще только-только подбиралась к цифре восемь, когда Линда, сидящая у туалетного столика, перестала читать и отложила в сторону маленький толстый томик в кожаном переплете. Она посмотрела на себя в зеркало и увидела плотно сжатые губы и неподвижные глаза.