Пуаро тщательно осматривал весь этот арсенал; его губы раздвигались в легкой улыбке и он тихо шептал:
— Ах, эти женщины!
Полковник Уэстон связывал найденные Колгейтом письма в пачку.
— Здесь есть три письма от Редферна, — объявил он. — Может быть, этот молодой вертопрах когда-нибудь поймет, что женщинам писать нельзя. Они клянутся, что сожгли ваши письма, а на самом деле хранят их на память! И еще я нашел письмо от, как мне кажется, другого юного кретина того же сорта!
Он протянул письмо Пуаро, и тот прочел вслух:
«Моя обожаемая Арлена! Господи, какая на меня нашла тоска! Ехать в Китай и знать, что, может быть, пройдут годы, прежде чем мы снова встретимся! Я не подозревал, что можно любить женщину так, как я люблю тебя! Спасибо за чек. Судебного преследования не будет, но я висел на волоске!.. Но что поделать? Мне были нужны деньги, много денег… и нужны они мне были для тебя, любовь моя! Сможешь ли ты меня простить? Я бы хотел вдеть бриллианты в твои уши, в твои мной обожаемые прелестные ушки и обвить твою шею прекрасными жемчужинами. Вернее, так как говорят, что в мире больше нет хорошего жемчуга, подарить тебе какой-нибудь сказочный изумруд… Да, изумруд! Зеленый, холодный, сверкающий тайным огнем… Я умоляю тебя не забывать меня, и я знаю, что ты меня не забудешь. Ты моя навеки!
До свидания! До свидания! До свидания! Дж.Н.»
— Интересно будет узнать, — сказал инспектор Колгейт, — действительно ли Дж.Н. уехал в Китай, потому что, если нет, может быть, он как раз и есть тот, кого мы ищем. Он до безумия влюблен в эту женщину, она для него идеал, и вдруг, в один прекрасный день он понимает, что она смеялась над ним! Не тот ли это молодчик, о котором нам говорила мисс Брустер? Да, у меня четкое впечатление, что это письмо окажется нам полезным.
— Это наверняка важное письмо, — отозвался Пуаро. — Очень важное.
Он опять окинул комнату взглядом, задерживаясь по очереди на флаконах туалетного столика, на открытом шкафу и на тряпичной кукле Пьеро, нахально развалившейся на кровати.
Затем они прошли в номер Маршалла, который не сообщался с номером его жены. Здесь выходящие в ту же сторону окна были поменьше и без балкона. В простенке между ними висело зеркало в позолоченной раме. У правого окна в углу стоял стол с набором щеток для волос с ручками из слоновой кости, платяной щеткой и лосьоном для волос. У второго окна находился письменный стол. Рядом с открытой пишущей машинкой лежали аккуратные стопки бумаг.
Колгейт быстро просмотрел их и сказал:
— Здесь нет ничего интересного. Вот письмо, о котором он говорил нам. Оно датировано 24-м числом, значит, вчерашним. А вот конверт с сегодняшним штемпелем Лезеркомба. Все это кажется мне вполне нормальным. Прочтя его, мы увидим, мог ли он приготовить ответ заранее…
— Мы ненадолго оставим вас за этим интересным занятием, — решил Уэстон, — заглянем в другие номера. Я закрыл доступ в коридор, но эта мера не пользуется большой популярностью. Клиенты начинают протестовать…
Полковник и Пуаро вошли в номер Линды. Ее окна, выходящие на восток, находились над скалами, спускающимися в море.
— Я думаю, что ничего особенного мы здесь не найдем, — сказал Уэстон, — но если Маршаллу понадобилось что-то спрятать, не исключено, что он сделал это в комнате своей дочери. Речь идет не об оружии, от которого надо было бы избавиться…
Пока Уэстон быстро обыскивал номер, Пуаро принялся осматривать камин. Недавно в нем что-то сожгли. Пуаро опустился на колени и выложил свои находки на лист бумаги. В камине он обнаружил довольно большой кусок оплавленного свечного воска неправильной формы, обрезки бумаги и картона, не тронутые огнем и похожие на листки, вырванные из календаря — на одном из них стояла цифра 5, а на другом можно было прочесть слова «…благородные дела», — обыкновенную булавку и нечто, походившее на обугленные волосы.
Пуаро долго смотрел на эти предметы.
— «Верши благородные дела, а не только думай о них», — прошептал он. — Значит, вот оно что! Что ж, может быть. Но какой вывод можно сделать об этом необыкновенном ассортименте?