Владимир Контровский
Томагавки кардинала
Пролог
20 января 2009 года
Серебристый «дассо-фалкон» с чёрными буквами «EU President» на борту описывал широкий круг. Глава департамента безопасности рекомендовал отменить полёт, ссылаясь на высокую вероятность террористического акта со стороны то ли ассасинов Нового Халифата, то ли ниндзя Поднебесной Империи, и предложил вновь избранному президенту добраться до Шамплена, где должна была состояться церемония инаугурации, на бронированном авто. «Не стоит искушать судьбу, мсье президент, — заявил генерал-префект. — Подумайте, какими могут быть последствия для нашей страны и для всего цивилизованного мира, если ваш самолёт будет сбит — вместе с вами?». «Означает ли это, генерал, — холодно осведомился Жерар, пристально глядя в бесцветные, ничего не выражающие глаза префекта, — что вы и вся ваша служба не в состоянии обеспечить безопасность первого лица государства? И что миллионы бюджетных талеров, которые расходуются на ваше ведомство, истрачены зря или, попросту говоря, украдены из карманов наших законопослушных налогоплательщиков?». «Я не Господь Бог, — невозмутимо ответил Галиссоньер. — Зенитная ракета-робот может быть запущена из любой точки круга радиусом пять лье, из любого окна любого из тысяч домов Нуво-Руана и даже с любой из множества яхт, которые будут бороздить в этот день Гудзон и акваторию Мангатан-Бэ. Весь этот город — ящик, до отказа набитый многонациональной взрывчаткой, ждущей только искры, и сотни глаз будут следить за вашим самолётом отнюдь не с самыми добрыми чувствами. Я понимаю, что вы не хотите нарушать ритуал, но…». «Да, я этого не хочу» — перебил его Жерар.«…тогда хотя бы, — упрямо продолжал префект, — воспользуйтесь «химерой». Эти самолёты-невидимки трудноуловимы для радарной системы самонаведения, и вы…». «Поймите, генерал Галиссоньер, — в голосе президента прорезались металлические нотки. — Традиции — это символ нерушимости нашей страны, несущей своё тяжкое бремя. Я не могу лишить нашу нацию — народ Объединённых Штатов — привычного зрелища, ставшего многолетней традицией! Люди должны увидеть летящий над городом самолёт президента, каким они видели его и восемь, и шестнадцать лет назад. Незыблемость устоев — в наши непростые времена это особенно важно! Мой полёт состоится, префект. Делайте своё дело, а я буду делать своё». «Я вас предупредил, мсье президент, — генерал опустил глаза. — Могу лишь добавить: для обеспечения безопасности вашего традиционного облёта Нуво-Руана я сделаю всё, что в моих силах».
Под крылом президентского «фалкона», шедшего на небольшой высоте, проплывала величественная панорама Нуво-Руана: крупнейшего города восточного побережья Северной Америки. Небо было безоблачным, дул лёгкий ветерок, подёрнувший рябью тянущуюся до горизонта безмятежную гладь Атлантического океана. В прозрачном зимнем воздухе были отчётливо видны небоскрёбы Мангатана, устремлённые вверх стеклобетонными копьями. Рю де Мюр[1] — деловой центр, улица, проходившая там, где некогда стояла стена, служившая границей молодого города, и ставшая ныне средоточием финансовой мощи, подмявшей всю планету, щетинилась зданиями банков и корпораций. «Мы грозим богам» — припомнилась Жерару фраза, слышанная им так давно, что он уже забыл, кто именно её произнёс. «А ведь терпение богов небеспредельно, — подумал вдруг президент, — они могут и обидеться, и тогда…».
Самолёт заложил вираж над островком Иль де ла Либертэ. Конец маршрута — точка, расположенная прямо над головой Статуи Свободы, возвышавшейся почти на сто метров. «Вот и всё, — Жерар мысленно вздохнул с облегчением. — Опасения генерала Галиссоньера были напрасными. Ещё полчаса — и мы на месте».
В Шамплене, административной столице страны, самолёт президента ждали. Строго говоря — юридически, — президент ещё не был президентом: он станет таковым только после торжественной церемонии инаугурации.
«Фалкон» приземлился с ювелирной точностью. Его двигатели ещё посвистывали, выдыхая полётную мощь, когда Жерар, сойдя по трапу, занял место в открытом «ситроене» — слева от своего предшественника, сидевшего в машине. Президенты Объединённых Штатов — вступающий в должность и уходящий — молча обменялись бесстрастными взглядами, демонстрируя всевидящим глазами видеокамер понимание величия момента. Лимузин мягко тронулся с места с грацией крадущегося зверя.
Белый «ситроен» мчался по Парадиз-авеню к Капитолию, приветствуемый тысячами людей, прибывших в Шамплен со всех концов огромной страны. Меры предосторожности были приняты беспрецедентные — фликов[2] и секретных агентов на улицах столицы были не меньше, чем простых граждан. «Я не могу лишить народ Объединённых Штатов привычного зрелища, — подумал Жерар, — будет и салют, и военный парад, и бал, на котором я станцую менуэт. А этот старый лис, — он чуть покосился на соседа, сидевшего неестественно прямо, с каменным лицом, — наверняка доволен. Заварил кашу, которую я теперь буду расхлёбывать, давясь и обжигаясь, а с него теперь взятки гладки. За всё отвечает нынешний хозяин Мезон-Бланш[3] — об ошибках прежнего хозяина вспоминают мимоходом. А то, что дело вовсе не в ошибках того или иного президента, вообще мало кто понимает. Мир перегрет, это видно невооружённым глазом, и всё-таки люди надеются на чудо: кто-то придёт и всё исправит. Хорошо хоть с погодой мне повезло, тепло и без осадков — кое-кому из моих предшественников пришлось произносить инаугурационную речь под дождём или снегом: по традиции церемония всегда проводится на открытом воздухе».
Машина остановилась точно у края ковровой дорожки, ведущей к зданию Капитолия. Поднявшись по мраморным ступенькам к невысокой трибуне, Жерар чуть помедлил — он знал, что его жёсткое мужественное лицо и безукоризненный костюм видят сейчас многие миллионы зрителей, замерших у экранов телевизоров по всему миру. Выдержав ритуальную паузу, он положил руку на Библию, поданную председателем Верховного суда, и произнёс, чётко выговаривая каждое слово:
— Je, GИrard Xavier Marcel Depardieu, jure solennellement que je soutiendrai et dИfendrai la constitution des Etats-Unis contre tous les ennemis, Иtranger et domestique; que je soutiendrai la foi et l'allИgeance vraies Ю la mЙme chose; que je prends cet engagement librement, sans n'importe quelle rИservation mentale ou but de l'Иvasion; et cela je jaillirai et remplirai loyalement les fonctions du bureau sur lequel je suis sur le point d'entrer. Aidez-ainsi moi Dieu.[4]
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ТОМАГАВКИ ИРОКЕЗОВ
1623 год
Зеленовато-вспененная стена падающей воды изгибалась широкой дугой от берега до берега. Белое облако мельчайших брызг было видно за много лье, а здесь, у самого водопада, можно было объясняться только жестами: слова бессильно вязли в грохоте и тяжёлом гуле.
«Онгиаара, что на языке ирокезов означает «гром воды», — думал Самуэль Шамплен, потрясённый величественным зрелищем. — Как там сказано в индейской легенде, которую поведал мне старый шаман? Одна девушка без памяти любила духа-хозяина этого водопада, и когда она узнала, что отец хочет отдать её в жёны какому-то воину, красавица села в каноэ и устремилась к водопаду, предпочитая смерть жизни без любви. Но когда её каноэ рухнуло в эту пропасть, дух водопада поймал её на лету и увлёк в свою пещеру, скрытую там, за этой водяной стеной. И с тех пор их души живут вместе в тайной пещере под водопадом. А ведь я мог увидеть эту красоту ещё десять лет назад! Хотя… Я мог бы и вовсе не увидеть этот водопад, если бы двадцать лет назад мой мушкет не дал осечку. Ирокезы злопамятны и мстительны — теперь-то я это знаю… Страшно подумать, что сталось бы с Новой Францией — «римляне лесов» не прощают обид, особенно позора поражений. Не иначе как Дух Святой простёр тогда надо мной свою длань… Неисповедима воля Провидения…».
1603 год
Могучая река мерно катилась на север-восток. На протяжении многих лье от эстуария она напоминала огромный морской фиорд, в котором даже встречались киты. Затем берега Сен-Лорана заметно сходились, однако река оставалась широкой. С обоих её берегов густые леса подступали к самой воде, и только кое-где эти зелёные стены прорезались брешами прибрежных полян.
4
Я, Жерар Ксавьер Марсель Депардье, торжественно клянусь, что буду поддерживать и защищать конституцию Объединенных Штатов от всех её врагов, внутренних и внешних; что я буду искренне привержен этому делу: что я принимаю это обязательство по доброй воле, без всякой задней мысли; что я буду добросовестно выполнять обязанности, которые я на себя возлагаю. Да поможет мне Бог!