Религия играла активную роль в движении коммунистических сект средневековья. Мюнцер далеко ушел не только от католичества, но и от Лютера, и все же свою пропаганду он строил на новой трактовке евангелия, ветхого завета и учения отцов церкви. Его критика католицизма сводилась в конце концов к критике основ христианства. От прежних понятий оставалась одна оболочка.
В своих речах Мюнцер часто далеко отходил от религии вообще. Самое понятие бога он иногда толковал почти пантеистически, называя богом природу и ее законы. В основу религиозного откровения Мюнцер кладет сознание самого человека и считает, что не только библия открывает человеку истину и бога. Поэтому истина и бог могут открыться не только христианину, но даже и язычнику. Вера для Мюнцера — это пробуждение разума в человеке. Разум и дает человеку познание истины и бога. «Поэтому небо не есть что-либо потустороннее; его нужно искать в этой жизни, и призвание верующего состоит в том, чтобы установить это небо, т. е. царство божие, здесь, на земле»[6].
Мюнцер высоко поднимался над уровнем своей эпохи. В его учении есть элементы рационалистической-философии, расцветшей в следующих столетиях, особенно в XVIII веке. Мюнцер стоял за физическое уничтожение князей и господ и за введение «царства божия на земле» при помощи народной, революции. Царство божие он мыслил как царство всеобщего равенства «праведников», общности имущества и работы, коммунизма в потреблении по типу легендарных первых христиан.
Коммунистическое учение Мюнцера отражало настроение неимущей народной массы, разоренной усилением крепостнического гнета, эксплоатацией торгового и ростовщического капитала. Но для осуществления коммунизма не было материальных предпосылок и нужного класса (пролетариата). Поэтому он смотрел не в будущее, где еще предстоял расцвет абсолютизма, затем буржуазии, а назад, в фантастическое прошлое христианства.
Церковная служба на родном, понятном народу языке, низведение духовенства на уровень мирян — все это, введенное Мюнцером, уничтожало ореол избранности, возвышавший католическое духовенство над массами, и демократизировало церковь.
При такой реформе церковных установлений общественная жизнь приобретала новый интерес. Власть и законы, стоявшие под охраной церкви, делались предметом критики народа.
Прошло всего несколько месяцев, как слухи о пребывании в Альтштедте Мюнцера и о его деятельности в этом городе дошли до Виттенберга. В это время между Лютером и Мюнцером еще не было полного разрыва. Лютер обратился к альтштедтскому проповеднику с письмом, написанным в сдержанном и, казалось, даже благожелательном тоне; он просил Мюнцера сообщить об учении, распространяемом им среди своей паствы.
Мюнцер не замедлил ответом, исполненным внешнего почтения и содержащим ряд лестных и хвалебных отзывов по адресу Лютера. Мюнцер отрицал свою причастность к беспорядкам в Цвиккау и заверял Лютера в своей готовности дать полный отчет о проповедуемом учении. Письмо это датировано 5-м июля. Мюнцер, конечно, не торопился с отчетом и не без основания боялся личного свидания и диспута с Лютером в Виттенберге, где Лютер был полным властелином. Мюнцер ожидал репрессий и требовал для диспута более безопасного места.
В письме к Спалатииу от 3 августа Лютер жалуется на то, что Мюнцер избегает свидания и беседы с ним, и обвиняет альтштедтца в противоречиях со священным писанием, которые подстать только «бессмысленному, пьяному человеку».
Им было не по пути. Не могло быть речи о мирном сосуществовании возглавляемых ими политических течений. Предстояла жестокая борьба. Мюнцер не только хотел итти самостоятельными путями в области религиозной реформы, но и поднимал знамя восстания против господствующих классов, против феодалов и богачей, во имя интересов и счастья угнетенных масс. Нападки же Лютера на католическую церковь и его реформационная деятельность не мешали ему принимать существующий строй и быть верным слугой княжеской власти. В этот период политические воззрения Мюнцера приобретают вполне определенные и законченные очертания. Он делается выразителем требований революционной плебейско-крестьянской части оппозиции.
Мюнцер не хотел и не мог итти на какие-либо компромиссы с Виттенбергом, но вместе с тем считал целесообразным несколько оттянуть решительное столкновение с Лютером и его покровителями, чтобы тем временем лучше подготовиться к борьбе.
Кафедра в альтштедтском соборе была необходима Мюнцеру как открытая трибуна для пропаганды. В это время Мюнцер делает первые шаги к основанию тайного союза своих единомышленников.
«Башмак» и «Бедный Конрад» ясно показали господствующим классам, какую огромную опасность представляют собой тайные религиозно-политические организации простонародья и как велика об’единяющая и руководящая роль этих организаций в народных восстаниях. Князья и слуги их были настороже. Организаторам и членам всякого тайного союза угрожала быстрая и жестокая расправа. Между тем Мюнцер почти открыто призывает альтштедтских граждан к созданию «союза против тех, кто преследует евангелие». Так создавалось и росло братство защитников истинной веры. Но этот открытый союз альтштедтских горожан являлся ширмой, за которой скрывалась конспиративная организация. Более узкий круг надежных последователей составлял «Тайный союз». Вступавшие в него клялись «жертвовать друг за друга имуществом и жизнью». Этим людям были открыты истинные замыслы Мюнцера. В последние дни своей жизни Мюнцер под пыткой показал, что «одним из основных принципов общества, осуществить который оно стремилось, был omnia sunt communia — всеобщее, — и поэтому каждому все должно даваться по мере его потребности. Если бы какой-либо князь, граф или господин не захотел поступать так, когда этого потребуют, то его решено было обезглавить или повесить». Создавая тайный союз, Мюнцер вовсе не думал ограничивать свою деятельность только его рамками. Необходимо было вовлечь в движение самые широкие слои эксплоатируемого народа, а для этого следовало использовать все удобные поводы к возбуждению народа против властей. На это и была направлена его проповедническая деятельность.
Проповеди Мюнцера находили живой отклик в среде неимущих. Революционное влияние этих проповедей было замечено в первую очередь в мансфельдских горных округах.
Мансфельдский граф Эрнст, верный сын папской церкви, резиденция которого находилась в близлежащем Гельдрунгене, запретил своим подданным посещать проповеди в Альтштедте. Мюнцер поднял брошенную ему перчатку и 13 сентября с церковной кафедры, при большом стечении молящихся назвал графа «еретическим плутом и живодером и другими дурными и поносными словами». Вскоре о дерзкой выходке альтштедтского проповедника донесли графу, и он потребовал от магистрата изгнания своего обидчика, угрожая за ослушание репрессиями. Но выполнить требование графа было нелегко, даже если бы городские власти очень этого хотели. Мюнцер в Альтштедте представлял собой такую силу, с которой вынуждены были считаться. Со стороны альтштедтских правителей последовал дипломатический ответ: они не в силах сделать то, что желает от них граф, ибо дело это касается божьего слова и проповедник является лицом духовного сословия. Но, вместе с тем, испуганный угрозами магистрат просил графа воздержаться от применения силы и обратиться со своими требованиями к их господину и главе — курфюрсту. К этому посланию были приложены письма обоих альтштедтских проповедников — Мюнцера и Хаферица.