Имперское правительство, возглавляемое братом императора эрцгерцогом Фердинандом, без войска, без денег, не имеющее и тени реальной власти, ничего не могло самостоятельно предпринять для подавления восстания. Имперское рыцарство, недавно понесшее тяжкое поражение при попытке вернуть былую мощь, также было не в состоянии противостоять напору волнующихся крестьянских масс.
Только князья обладали реальной силой, которая могла поддержать поколебленный исконный порядок в Германии. Религиозная распря проникала и в среду князей, но перед общей страшной опасностью религиозные разногласия были забыты, и князья об’единились, чтобы обрушить свои мечи на головы непокорных подданных. Устрашенные взрывом народных страстей, к князьям примкнули все реакционные элементы нации. Швабский союз, возглавляемый герцогами баварскими, первый собрал свои силы и приступил к подавлению восстания.
Крестьянское движение приняло уже грандиозные масштабы. Все здание феодализма содрогалось под его мощными ударами. Войскам князей нужно было нанести крестьянам решительное поражение. Но страх еще сковывал инициативу реакции. Поэтому вожди и идеологи феодалов и абсолютизма чаще предпочитали в отношении крестьян миролюбие и были склонны к уступкам. Это «миролюбие» являлось могучим средством разложения и раскола неоднородной восставшей массы. Для умеренной части повстанцев мирные речи и предложения феодалов были лишним поводом нажать на революционную часть крестьянского войска в целях прекращения военных действий.
Еще около 20 апреля Лютер опубликовал «Увещание к соблюдению мира по поводу двенадцати статей крестьян в Швабии», — в котором реформатор не примыкает ни к одной стороне; он надеется на мирный исход. «Увещание» начинается с выражения надежды, что все уладится, если крестьяне отнесутся серьезно к своим «Двенадцати тезисам» и если они не захотят большего. Чтобы поднять свой авторитет в глазах восставших, Лютер нападает на врагов евангелического учения: «Никто на свете не был в такой мере причиной настоящих беспорядков и возмущения, как вы, князья и господа, особенно же вы, ослепленные епископы, сумасбродные попы и монахи… Меч приставлен к вашему горлу, вы же все еще думаете, будто так крепко сидите в седле, что никто не может вас выбить из него. Эта уверенность и ожесточенная самонадеянность приведут вас к тому, что вы сломите себе шею, вы это увидите. Знайте, бог сделал так, что народ не может и не хочет дольше терпеть вашего злодейства. Вы должны измениться и следовать слову божию; если не сделаете этого добровольно и охотно, то должны будете сделать по принуждению и с потерями для себя… Против вас, господа, восстали не крестьяне, а сам бог, который хочет наказать вас за ваши злодейства»…
О ком же заботится «миротворец»? Об угнетенных? Нет, он просто увещевает князей в их собственных интересах пойти на уступки крестьянам. Дело не в справедливости, а в благоразумии и осторожности. Он признает, что тирания необходима, но она стала уже слишком невыносимой. «Я с добрым намерением советовал бы выбрать из среды дворян несколько графов и господ, от городов — несколько советников и обсудить и уладить дело мирным путем. Вы, господа, должны оставить свое высокомерие; все равно, добровольно или нет, вам придется расстаться с ним, вам надо бы несколько ограничить свою тиранию и свой гнет, чтобы бедные люди также получили достаточно места и воздуха для жизни. С другой стороны, крестьяне дали бы себя уговорить и отказались бы от некоторых тезисов, пред’являющих слишком большие требования, так что дело хоть и не было бы сделано по-христиански, но все-таки было бы улажено по законам человеческим… Итак, совесть моя спокойна, потому что я дал вам христианский и братский совет. Дай бог, чтобы совет этот помог вам. Аминь».
Его благодетель и хозяин курфюрст Фридрих почти в то же самое время писал своему брату герцогу Иоанну: «Ужасно плохо, что приходится действовать насилием. Бедным людям, пожалуй, дали повод к этому возмущению, особенно запрещением пользоваться словом божиим. Бедные во многих отношениях терпят от нас, духовных и светских властителей. Да отвратит бог свой гнев от нас. Если бог захочет, то может случиться, что править станет народ». В это время восстание в Саксонии еще не достигло своего высшего развития. Фридрих мог надеяться, что путем ловких маневров ему удастся отвратить от своих земель «чашу сию». Тогда ему представилась бы возможность показать всем, как при его мудром правлении и покровительстве новому учению в Саксонии все идет хорошо, а у католиков, баварцев и других — плохо. Кроме того Фридрих, вовсе не самый милостивый, а просто самый рассчетливый из князей, не мог не понимать, что лишь левой фразеологией и временными уступками можно лучше всего разложить единый фронт революционного движения.
Лживые речи Лютера действовали на умеренное крыло восставших. Крестьянские вожди во главе с Гиплером пытались привлечь не только дворянство и народ на сторону крестьян, но и самого Лютера. Однако в решительный момент Лютер окончательно занял сторону князей-абсолютистов. Его позиция была уже ясна в тот день, когда исчезли надежды на мирный исход. Еще в «Увещании» есть слова, которые изобличают мнимого защитника «бедных людей» — Лютера. «Оставьте вы, — обращается он к крестьянам, — в покое имя христианина и не, делайте из него покрова для своих позорных предприятий, свидетельствующих об отсутствии в вас терпения, миролюбия, христианства; этого я не потерплю и не допущу с вашей стороны. Итак, ваше прозвище и звание должны быть и будут такие: вы люди, которые борются потому, что не желают, да и не должны терпеть несправедливости и зла, как этого требует природа». Этим Лютер заранее отгораживался от революционного движения крестьян. Он об’являл их борьбу не христианским делом. Он заранее развязывал руки, чтобы в решительный момент во имя божественной справедливости благословить князей на кровавую расправу с крестьянами.
Его увещания не произвели никакого впечатления. Крестьяне становились смелее, требования их революционнее. 5 мая умер курфюрст Фридрих. Наследовавший ему герцог Иоанн, так же как и другие могущественные князья Средней Германии, — ландграф гессенский Филипп, герцог саксонский Георг, — не думали о каких-либо уступках крестьянам. Они готовились огнем и мечом принудить крестьян к повиновению. Было очевидно, чего ожидают от Лютера его покровители. К этому еще прибавилось оскорбленное самолюбие Лютера. Когда он предпринял агитационную поездку в Гарц и Тюрингию, народные массы не хотели его слушать. Во время проповедей над ним насмехались, ему угрожали. Лютер же любил почет — «глубоко затаено в душе нашей желание, чтобы люди благоволили к нам», — говорил он, а «бедный люд» не желал признавать его авторитета.
Не успели предать земле останки умершего в Лохау Фридриха, как Лютер сказал свое последнее слово в сочинении «Против убийственных и разбойничьих шаек крестьян» — в самом, может быть, мрачном, кровожадном и циничном произведении этого сурового и беспощадного времени. Он откровенно звал князей, дворянство и всех своих единомышленников в новый крестовый поход, цель которого — поголовное истребление бунтовщиков.
«Всякий, кто в силах, должен помогать душить и резать явно и тайно, всякий должен думать, что нет ничего более ядовитого, вредного и дьявольского, чем восставший человек. Он подобен бешеной собаке, которую надо убивать. Если ты не убьешь ее, то все равно она искусает тебя и целую страну… Поэтому теперь нельзя дремать. Теперь не нужны терпение и милость, теперь время меча и гнева, а не милосердия. Кто падет, сражаясь за власть, тот будет мучеником перед господом… Умирающие же на стороне крестьян обречены на вечные муки ада… Теперь настали такие странные времена, что князь лучше может заслужить царствие небесное кровопролитием, чем другие молитвами… Пусть всякий, кто в силах, режет, бьет и душит».
И тут Лютер во всеуслышание заявил, чьей революционной деятельности он больше всего боялся и кого он больше всего ненавидел. Это к Мюнцеру относятся слова его: «Они творят дело дьявола, особенно же отличается архидьявол, царствующий Мюльгаузене и учиняющий только разбой, убийства и кровопролитие. О нем именно Христос и сказал, что он убийца искони».