Они выписывали дуги и круги, сталкивались, иногда брались за руки и кружились вместе. И смеялись, смеялись до слез. Он подумал, что никогда в жизни так много не смеялся. С играми вместе с роботом это ни шло ни в какое сравнение. Одежда Томаса все еще недостаточно хорошо защищала от холода, и все же сейчас он ощущал столько внутреннего тепла, столько радости, сколько не было в его сердце уже очень давно. Может быть, и никогда.
Наконец, они выдохлись и решили вернуться на берег. Чувство нереальности происходящего охватывало Томаса все сильнее. Как же он не хотел, чтобы все это не оказалось сном. Но даже если и окажется, Томас не сомневался, что его жизнь уже никогда не будет прежней.
— А кстати, давно ты начала за мной шпионить?
— Что за слово такое?
— Это значит подглядывать.
— Вовсе я не подглядывала. Просто иногда приходила посмотреть на ваш дом… Часто видела ночью тебя на крыше.
Какое-то время они молча смотрели на озеро.
— Вы живете где-то неподалеку? — спросил Томас.
— Да, наш дом совсем рядом.
— Но как же получилось, что мы совсем ничего про вас не знали? — И действительно, до чего же странно: неужели ни мать, ни отец ни разу не натыкались на дом родителей этой девочки? Насколько же его жизнь могла бы отличаться, если бы они познакомились раньше! Семья Эвелины приходила бы в гости к ним в дом, и они вместе ужинали за одним столом, общались, обменивались новостями. Даже от одних мыслей об этом у него становилось теплее на душе.
Эвелина лишь пожала плечами:
— Я всегда знала, что там есть какой-то дом, и кто-то в нем живет, но, если честно, как-то боялась подходить ближе. Не очень-то я люблю незнакомцев. Да еще и видок у него… — она поморщилась.
— Мой отец своими руками его построил. Он хотел сделать его надежным, а на красоту, в общем-то, ему было все равно.
— Оно и видно. У нас хоть и старый, но ровный и красивый.
— Старый, говоришь? Неужели вы здесь живете дольше нас?
— Не знаю, может быть… Мы вроде бы жили тут всегда.
— Вот как… Я тоже вырос в этом доме. Родители говорят, что я родился через год после того, как они сюда переехали. — Он призадумался. — А вы ездите в Гарлейн?
— А что это?
Вопрос слегка озадачил Томаса.
— Как же! Ближайшая деревня отсюда. Там можно покупать и продавать еду, а также книги и многое другое.
— Нам не нужно с кем-то обмениваться. Мы все добываем сами.
— Но как? Откуда?
— Все, что надо, можно найти в лесу, если знать где.
— А мед? А фрукты?
— Если я хочу фрукт, то говорю об этом ежику в кустах, и он приносит мне яблоко на своих иголках. Если я захочу меда, то попрошу у пчел из улья.
— А разве они не кусаются?
— Они кусают только незнакомцев. Если лес тебя признает, как своего, то ты можешь подружиться с любым его жителем. Даже с пчелами.
Томас не мог поверить в услышанное. Неужели она всерьез хочет его убедить, что в лесу есть все необходимое для жизни? И это все можно достать, ни у кого не покупая и не обмениваясь? А его родители в это время сходят с ума, боясь, что им придется голодать до самой зимы, и уже даже готовы продать Вильфа.
— Ну а где же вы тогда берете еду в зимнее время? Ведь на деревьях ничего не растет, а многие из животных впадают в спячку.
— Запасаем еду осенью. Этого хватает.
— А наши запасы уже совсем подошли к концу. Придется терпеть без яблок и груш всю зиму.
Последнее он произнес с особой досадой.
Мысли Томаса снова вернулись к родителям, к дому и к нарушенному запрету. Он посмотрел на небо и увидел, что оно уже начинает светлеть.
— Ой, мне ведь надо бы уже возвращаться! Родители совсем скоро будут вставать. — Он быстро поднялся, сердце заколотилось.— Ты можешь поскорее вывести меня из леса к дому? Я совсем не помню дорогу.
— Да, конечно. — Эвелина, кажется погрустнела. Томас и сам не хотел с ней расставаться. Его мучил безумный страх, что как только он окажется наедине, то поймет, что все это ему почудилось. Из грезы его вернет в реальный мир, и все что сегодня произошло не будет ничего означать. И больше всего в этом Томаса пугала мысль, что он может никогда больше не встретиться с Эвелиной. Ведь как часто с ним происходило, что невероятные светлые радостные сны утекали, как песок сквозь пальцы, когда лучи утреннего солнца добирались до окна его комнаты. Иногда на глаза его даже наворачивались слезы, но, если то же самое случится в этот раз, это будут не просто слезы, а непередаваемо глубокая печаль.