Глава 4 "Дом в лесу"
— Думаешь, с мамой могло что-то случиться? — осторожно спросил Томас у отца под вечер четвертого дня. Мать так и не вернулось, и он уже начинал всерьез беспокоиться.
— Откуда это у тебя такие мысли? — изумился отец — слегка наигранно, как показалось Томасу. — Она ведь и раньше задерживалась в деревне. Не забивай себе голову. Уверяю тебя, все будет в порядке.
Но в его глазах Томас видел беспокойство. Папу мучили какие-то мысли. Возможно, это было связано со старой и больной Никки, которая могла сдать в самый неподходящий момент. Но кажется, было и ещё что-то. Что-то, о чем мама случайно проговорилась во время ужина, за которым предложила продать Вильфа.
В эту ночь он все-таки решил погулять с Эвелиной подольше, однако, все равно попросил не отходить далеко от тропы. Говорить ему особо не хотелось, поэтому в основном он только слушал, что рассказывала Эвелина. Она рассказывала об интересном растении, которое нашла этим утром. По ее мнению большие животные — вроде лосей или медведей — когда умирают в лесу, становятся деревьями, а звери поменьше, такие как например ежики, кустами или цветочками.
К концу встречи он чуть расслабился. Но стоило только остаться наедине, как вернулись мысли о маме. Стоя у забора, он развернулся и с невыносимой грустью посмотрел на лес, надеясь, что вот-вот увидит там ее телегу. Теперь Томас очень пожалел, что мама не словила его, когда уезжала той ночью. Уж лучше бы он несколько месяцев не выходил из своей комнаты, но она была бы дома, рядом с ним.
* * *
Вот уже прошла и неделя. Отцу становилось все труднее скрывать беспокойство. Но он все равно отмахивался от вопросов Томаса. Признал, что да, возможно, у мамы и случилась какая-то серьезная неприятность, и ей пришлось задержаться в Гарлейне дольше, чем когда-либо, но она все равно рано или поздно вернется. И, разумеется, расскажет им, что с ней такое приключилось.
Ничего не оставалось делать, как ждать и надеяться на то, что так все и будет. Папа ни за что бы не уехал, оставив Томаса в доме одного, но даже если бы он и захотел, то не смог бы, ведь мама взяла с собой их единственную лошадь.
В этот день отец в очередной раз собрался в лес за дровами. А Томас — уже следуя привычному распорядку дня — пошел к себе наверх, чтобы проспать там до шести. Когда он встал с кровати, на улице было уже темно. До встречи с Эвелиной оставалось еще немало времени, и Томас решил, что сейчас быстренько чем-нибудь перекусит, и пойдет читать в кресле у камина — папа, наверное, не будет против его затопить. Свою книгу про животных Томас уже закончил. И, так как ничего нового у него не было, видимо, придется перечитать свою любимую часть — «Атака вампиров».
Вместе с книгой в руке он спустился по лестнице, и тут замер в недоумении. В доме стояла какая-то неестественная тишина. Ни лязга из мастерской, ни шума с кухни, ни скрипа кресла в гостиной. Томас зашел в спальню, но там никого не было. Кухня тоже пустовала. Сердце у него забилось быстрее, он спустился в подвал, но дверь в мастерскую оказалась заперта на ключ, стало быть, внутри никого быть точно не могло.
Сердце уже бешено колотилось. Нет! Этого не могло произойти! Томас открыл дверь на улицу, тут же почувствовав, как его обдало холодом и поискал взглядом мешок с дровами, который отец всегда по возвращении ставил недалеко от входа в дом, но и его не нашел.
Из леса отец так и не вернулся.
* * *
Остаток вечера он провел в полнейшем смятении. Томас то и дело с надеждой смотрел на дверь, выглядывал папу в окно. Один раз ему послышался какой-то шорох, и Томас тут же вскочил с кресла, приняв его за скрип входной двери. Но, видимо, это всего-навсего пробежала мышь.
Никогда раньше он не оставался один в доме вечером. Жилище ощущалось таким тихим запустелым, атмосфера его угнетала. Томас был просто в ужасе от мысли, что возможно так ему придется провести всю следующую ночь. Он решил выйти во двор.
Там Томас встал у забора и смотрел в лес, пока не заслезились глаза. Ну давай же! Явись! Он оглянулся на пугало. То всегда заставляло мальчика чувствовать себя неуютно, а в детстве он и вовсе боялся, проходя мимо, поднимать на него глаза. Сейчас улыбка на тыквенной голове выглядела ехиднее и злее, чем когда-либо прежде. «Ну вот ты и доигрался, мальчишка, — как бы говорили оно. — Не стоило нарушать правила! Не стоило выходить за изгородь. Я ведь тебя предупреждал, не так ли?»