Томас поднялся и отряхнулся. Вспомнил, как мама запрещала забираться на крышу, боясь, что он может упасть и свернуть шею. Однажды, изменив привычке, она вернулась из Гарлейна поздней ночью. Какой же крик она испустила, когда увидела, что ее сын лежит возле дымохода! Томаса снова заперли в комнате на несколько дней, и еще долго после того случая он не решался забираться на крышу вновь. Но стоило Томасу научиться вылезать туда прямо из окна своей комнаты, как он сразу взялся за старое — да еще пуще прежнего.
Мокрая от снега одежда заставила его задрожать, застучать зубами еще сильнее. Снова упрекнул себя в том, что не одел свитер. Голубое свечение в лесу не исчезло. Томас заметил это и тут же забыл о холоде. Подошел к изгороди вплотную, начал всматриваться в деревья. Теперь он разглядел уже два голубых огонька, смотрящих на него из-за листвы.
Снова появилось желание бежать. Неважно куда. Только бы подальше от этих истоптанных дорожек, от преследующих его на каждом шагу тыкв. Он обернулся на дом. Двухметровое пугало с нахлобученной на сморщенную тыкву-голову шляпой злобно смотрело на него своими пустыми треугольными глазами.
Томас отвернулся и закинул одну ногу на забор. Снова застыл в нерешительности. Пока ты еще зашел не слишком далеко. Все еще можно исправить. Просто пойди, заберись в свою комнату, ляг в кровать и притворись, что ничего не было. Томас не знал, можно ли верить этому голосу. Действительно ли тот желает ему добра? Или просто вторит давно заученным правилам, как выдрессированная собачонка?
Не то чтобы его жизнь тут была так уж плоха. Томаса любили, о нем заботились, мама привозила ему книги, и он отлично проводил время за их чтением. Но не может же он всю жизнь прожить, не выходя за забор. Вечно мириться с тайнами, которые родители так тщательно скрывают. Если судить из прочитанных им историй, люди не должны так жить. И все-таки стоит ли сомнительная свобода того, чтобы предать доверие матери и отца?
Прежде чем Томас успел придумать ответ на этот вопрос, его нога ступила за забор.
* * *
Немедля ни секунды, он побежал в сторону леса. В сторону звавших его голубых огней. Каждый раз, преодолевая очередные тридцать ярдов, Томас чувствовал, что пробивает какую-то невидимую стену и несется дальше. Он уже добежал до моста, над замерзшей речкой, услышал, как доски скрипнули под его весом и продолжил бежать.
Снег сыпал Томасу в лицо, от холодного воздуха он раскашлялся, но все это уже для него ничего не значило. Вот те деревья, которыми он любовался столько лет, но ни разу не видел вблизи. Томас прикоснулся руками к стволу ближайшего растения, ощутил его шершавость и твердость. Отец, как правило, приносил в дом дрова из хвойных деревьев, и наощупь их кора сильно отличались от персикового дерева, но было и еще какое-то едва уловимое ощущение. Томасу казалось, что он чувствует какую-то внутреннюю энергию растения, коей не было ни в одном деревянном предмете у них дома.
Он сжал руки в кулаки, ощущая холод своих раскрасневшихся пальцев. Бросил один короткий взгляд на черный силуэт своего дома, который издалека выглядел каким-то уж совсем неуклюжим. Затем снова посмотрел в лес, ища признаки голубого свечения, но их не было.
В тот же миг на Томаса навалилась тоска. Что же это было? Он ведь чувствовал, как эти огни настойчиво звали его к себе! Почему же они испарились, стоило только приблизиться? Томас прошел чуть дальше по тропе вперед и вдруг услышал, как где-то неподалеку скрипнул снег.
— Кто-то тут есть? — спросил Томас, зная что это определенно так.
Где-то треснула ветка.
— Ну же, отзовись. Я не обижу. — Ему было слегка не по себе, но в то же время Томас почему-то не думал, что незнакомое существо может желать ему зла. Скорее уж оно не показывается, потому что по какой-то причине не совсем ему доверяет.
Он внимательно оглядывался, прищуриваясь в темноте и вдруг увидел проблески того самого голубого света позади толстой сосны. Томас сделал два неуверенных шага в ее сторону, и тут что-то выскочило из-за дерева и бросилось в заросли. Томас успел разглядеть силуэт (человеческий, как ему показалось) и голубое свечение, преследующее его. С секунду он стоял в нерешительности, а потом сошел с тропы и устремился в лес за таинственным незнакомцем.
В темноте все труднее было различать, куда он бежит. Ветки хлестали Томаса по лицу, под ноги то и дело попадались какие-то сорняки. Силуэт впереди становился все менее различимым в темноте среди деревьев.
— Не убегай! — крикнул он, но тщетно. Быть может, оно вовсе не понимает его языка?