В этой тускло освещенной адской дыре, до отказа насыщенной влагой, где металлические стены отражали все звуки, солдаты третьей роты стирали пот, капающий с бровей, тихо ругались, поглядывали на часы и нетерпеливо ждали.
— Как ты думаешь, попадем мы под этот чертов воздушный налет? — спросил рядовой Мацци сидящего рядом рядового Тиллса.
Они сидели у переборки, прижав колени к груди, чтобы на них не наступили ненароком, к тому же так было удобнее.
— Почем я знаю, черт возьми? — сердито отозвался Тиллс — можно сказать, что он был закадычным другом Мацци, во всяком случае, лига часто ходили вместе в увольнение. — Я знаю только, что ребята из команды говорили, что во время последнего перехода их ни разу не бомбили. Зато в предпоследний раз чуть не потопили. Что тебе еще сказать?
— Ничего. Теперь мне все ясно. Зато я тебе что-то скажу. Мы сидим здесь на этих кораблях в огромном открытом океане, как пара паршивых больших жирных уток, вот что.
— Это я и без тебя знаю.
— Да? Вот и подумай об этом, Тиллс. Подумай.
Мацци еще плотнее прижал колени к груди и судорожно, нервно задвигал бровями вверх и вниз — это придало его лицу выражение воинственного негодования.
Тот же вопрос волновал всю роту. Правда, третья рота была не последней в очереди. Рот было семь или восемь. Однако это не приносило утешения. Третью роту не интересовали те неудачники, которые шли после нее: это была их забота. Третью роту интересовали только те счастливцы, которые шли перед ней: почему они не спешат, и как долго придется ждать?
Была еще одна причина для недовольства. Третья рота оказалась четвертой в очереди на высадку, что, естественно, вызывало возмущение. Но этого мало: случилось так, неизвестно по какой причине, что ее разместили среди чужих. Кроме еще одной роты, размещенной далеко в корме, третья была единственной ротой первого полка, назначенной на первый транспорт, и поэтому ее солдаты не знали никого в ротах, расположенных по обе стороны от нее.
— Если уж меня разнесет к чертовой матери, — мрачно размышлял Мацци, — не хочу, чтобы мои кишки и мясо перемешались с кучкой чужаков из другого полка, вроде этих бездельников. Уж пусть лучше это будет мое подразделение.
— Не говори так! — закричал Тиллс. — Ради бога!
— Знаешь, — продолжал Мацци, — когда подумаешь, что самолеты, может быть, как раз теперь летят над нами…
— Да не выдумывай, Мацци!
Другие солдаты третьей роты по-своему, как могли, отвлекались от мрачных мыслей. Со своей выгодной позиции у переборки сходного трапа Мацци и Тиллс могли наблюдать за деятельностью по крайней мере половины третьей роты. В одном месте затеяли игру в очко. В другом месте шла игра в кости, такая же беспокойная. Еще в одном месте рядовой первого класса Нилли Кумбс вытащил колоду карт, с которой никогда не расставался (все подозревали, что они крапленые, но никто не мог это доказать), и затеял обычную игру в покер. Пользуясь всеобщим волнением, он обыгрывал товарищей, хотя и сам волновался немало.
Стоявшие или сидевшие кое-где группки солдат вели тихий разговор. Широко открытые глаза были устремлены в одну точку, и солдаты едва ли слышали, о чем идет речь. Кое-кто тщательно проверял и перепроверял свои винтовки и снаряжение или просто сидел, глядя на них. Молодой сержант Маккрон, заботливый, как наседка, лично проверял каждый предмет снаряжения солдат своего отделения, состоявшего почти полностью из призывников, будто от этого зависели их здоровье и жизнь. Сержант Бек, чуть постарше Маккрона, строгий командир с шестилетним стажем, тоже педантично осматривал винтовки своего отделения.
Ничего другого не оставалось, кроме ожидания. Через задраенные бортовые иллюминаторы доносились приглушенные звуки сборов и отдельные выкрики, а с верхней палубы — еще более слабые звуки, говорящие о том, что высадка продолжается. Через люк за открытой водонепроницаемой дверью слышался лязг и сдавленная ругань солдат другой роты, с трудом взбирающихся по металлическому трапу, чтобы занять место уже высадившейся роты. Несколько солдат, которым удалось пробраться к закрытым иллюминаторам, взяв на себя роль наблюдателей, могли видеть темные, неуклюжие фигуры, спускающиеся в сетку, висящую за бортом, а время от времени — и отходящий катер. Громкими выкриками они сообщали остальным о ходе высадки. Иногда какой-нибудь катер, подхваченный волной, ударялся о корпус корабля, и в замкнутом пространстве тусклого трюма раздавался скрежет и лязг стали.