Потом, как сами знаете, была революция, и в голод тетушка Вера писала для всеобщего ободренья сладкие стихи:
У Эйнема куплю шоколада,В плитках, в бомбах, с начинкой и без.Всех пирожных по фунту мне надо,У Каде закажу торт англез.Для решенья дальнейших вопросовЖдет меня на углу площадейНеизменный мой друг АбрикосовИ шестнадцать его сыновей.Наберу я всего и помногу,А вернувшись, начну истреблять.Приходите ко мне на подмогуК самовару часов этак в пять.Вспомним молодость светлую нашу.И какие же мы дураки,Что не полную выпили чашуИ знавали минуты тоски,Что мечтали о призрачном счастьеПосреди ощутительных благ,И когда были дешевы сласти,Погружались душою во мрак.Всё мы вспомним, и всеми зубамиМертвой хваткой вопьемся мы в торт.То, что наше, мы скушаем сами,И того не отнимет сам черт.Смех сквозь слезы завещала мне моя не готовая к столь жестокому миру тетушка.
43. Дедушкино завещанье
Дедушка Валерий Николаич завещал мне любовь к фольклору, коего был страстным собирателем. Крестьяне прозвали его «простой барин». В русской рубахе с подпояской он не ходил, но как только слышал народные песни, с места не сходил, пока не допоют. Я точно так же намедни в мороз стояла посреди дешевого рынка у Киевского вокзала, пока хохлы не допели на голоса свое хохлацкое. Знаю от матери орловские песни, каких больше нигде не сыщешь. Вот:
Уж как по морю на досточке,Разломило мои косточки.Пойду к матушке пожалуюсь,Скажу – матушка, головушка болит,Государыня, неможется,На деревне жить не хочется,Во деревне молодежь не хорош.Ты отдай-ко меня, матушка,Отдай меня во Додурово село,Во Додурове ребяты хороши,Во всю улицу танок завели.И помирать буду, буду помнить, откуда я – я из русской песни.
44. Не ждали
А вот и отец пришел, не в тот день, когда мы его не дождались с рынка, а без малого через три года. Немножко не домаялся – амнистия вышла после смерти Сталина. Когда его спросили, тяжко ли было, сурово ответил: «Посильно». Гляжу теперь через Ветлугу в леса, уходящие на Вятку, и лучше понимаю его строгий нрав. Он пришел богатырем, как и уходил, а лет ему уже было предостаточно. Принес альбом своих карандашных зарисовок из лагеря. Услыхал, как я пою за стеной «Ой, да ты, калинушка» и попросил: «Спой сначала».
Не спущай листы во синё море,По синю морю корабель плывет,Как на том корабле три полка солдат.Офицер молодой Богу молится,А солдатик часовой домой просится.О картинах своих не спросил и пошел оформляться на тот же завод.
45. Спаси и сохрани
Через много лет на своей четвертинке дачи в Купавне нашла я в корешке «Робинзона Крузо» пожелтевшую бумажку. Неразборчивым взрослым почерком была написана строка из неизвестной мне молитвы. Дальше детской куричьей лапой приписано: «1938 что бы папу не арестовали Юра». От купавенских соседей знаю, что Юрин отец ареста избег, хоть и знался со всякими такими людьми. Я находила оберточную бумагу с карандашной надписью: «Такому-то имярек от наркома промышленности». Стало быть, Юрино прошенье в небесной канцелярии не затеряли, как сказала бы моя вольнодумка мать.
46. Хоть и поспешный, но удачный выбор
В 16 лет мне было Божие внушенье, чтоб не соваться мне в гуманитарные профессии. Я довольно четко увидала, что на таком поприще мне не миновать изолгаться, чтобы не сказать хуже. И, не долго думая, я бросилась в холодные объятья математики. В свое время прадед, декан химического факультета Московского университета, приказал деду моему получить математическое образованье. Тот не смел ослушаться, но в жизни занимался чем угодно, только не математикой. В частности, писал славные русофильские поэмы:
Улеглась метель, спаслись от смерти верные.И сказал тогда Иван Петрович Гневошев:«А не нам казнить, когда Бог милует —Знать, Он сам велит принять нам тебя, сношенька»,И все подряд такое же уютное.
Милый дедушка, с которым я в этом мире разминулась во времени! Знал бы он, какое спасенье математическое образованье при советском строе! Какое это убежище, какая экологическая ниша! В самом деле, математика сложна, в ней не всякий научится плавать. Следовательно, это отнюдь не проходной двор. А дурные люди обычно не очень умны – Господь так плохо своих даров не положит. И наконец, мой читатель, согласись со мной – дважды два всегда будет четыре, что при Сталине, что при Гитлере. На многие темы тебе, математику, высказываться не придется – целее будешь. Похоже, не я одна все это увидала молодыми ясными глазами. Сейчас я знаю, что наша мехматская профессура была сплошь дворянской. Начать с Андрея Николаича Колмогорова, нашего декана – он дворянин Тамбовской губернии. И так-то все. Стала я недавно смотреть «Высочайше утвержденный перечень дворянских родов Российской империи» и всех наших профессоров, записанных во младенчестве, там нашла.