Он сочинил его в один момент. Конечно, ему не впервой подделывать документы. Дав чернилам просохнуть, он вслух зачитал написанное.
И вот что там было сказано:
«Всем заинтересованным лицам. Леди Алиса Данрейвен, проживающая на Бамс-стрит, Мейфэр, рекомендует мисс Сьюзен Смит...» — ну и далее в том же духе. Что там было дальше, я точно не помню, но, по-моему, звучало вполне убедительно.
Дочитав до конца, он снова положил листок на стол и расписался кружевным женским росчерком. Потом протянул письмо миссис Саксби.
— Что скажете, миссис О? — с улыбкой спросил он. — Это поможет Сью?
Но миссис Саксби сказала на это, что не берется судить.
— Тебе лучше знать, мальчик мой, — сказала она, отводя взгляд.
Конечно, если мы на Лэнт-стрит и допускали к работе посторонних, то скорее поверили бы не рекомендации, а отсутствию всяческих рекомендаций. К нам приходила порой маленькая, похожая на гномика, девушка — кипятить детские пеленки и мыть пол. Но то была воровка. Порядочных девушек мы не принимали. Они бы тотчас смекнули, что за дела проворачиваются в нашем доме, и выдали бы нас с головой. К чему нам неприятности?
Так что миссис Саксби отвела протянутое письмо, и Джентльмен прочел нам его по новой, потом подмигнул мне, сложил, запечатал и упрятал в мой сундук. Я поспешно дожевала последний кусок мяса, подобрала крошки и застегнула плащ. Прощаться предстояло с одной лишь миссис Саксби. Джон Врум и Неженка никогда раньше часа не вставали. Мистер Иббз ушел вскрывать сейф где-то в Боу; полчаса назад он поцеловал меня в щеку и вручил мне на прощание шиллинг. Я надела шляпку. Она была тускло-коричневая, как и платье на мне. Миссис Саксби поправила ее. Потом взяла мое лицо в ладони и улыбнулась.
— Благослови тебя Бог, Сью! — сказала она. — В тебе — все наше богатство!
Но улыбка у нее получилась какая-то кривая. Мы с ней раньше никогда не расставались надолго, разве что на день. Она отвернулась, чтобы скрыть набежавшую слезу.
— Забирай ее скорее, — сказала она Джентльмену. — Забирай скорее, сил нет смотреть!
И, слегка приобняв меня за плечи, он повел меня прочь. За дверью он свистнул мальчишку — нести за нами сундук. Мы пошли к стоянке кебов, нам нужно было попасть на Паддингтонский вокзал, где он посадит меня на поезд.
День выдался пасмурный. Но не так уж часто я перебиралась на другой берег, и я сказала, что хотела бы пройти пешком до Саутуоркского моста и поглядеть на реку. Я надеялась, что оттуда будет виден весь Лондон как на ладони, но туман густел чуть не с каждым нашим шагом. А на мосту оказалось и того хуже. Виднелся лишь черный купол собора Святого Павла да еще баржи на воде: почему-то из всего городского пейзажа осталось на виду все только черное, а светлое — светлое исчезло, растворилось в тумане.
— Странно, как подумаешь, что под ногами — вода, — произнес Джентльмен, глядя с моста вниз.
Он подошел к перилам, наклонился и сплюнул.
Туман застал нас врасплох. Уличное движение замедлилось, временами почти застопоривалось, и даже если мы находили кеб, через двадцать минут приходилось расплачиваться с извозчиком и снова идти пешком. Предполагалось, что я успею на поезд, который отходит ровно в час дня, однако теперь, шагая по какой-то площади, мы услышали, как часы отбивают назначенный час, потом еще четверть часа, потом полчаса — причем звон этот был таким зыбким и слабым, словно кто-то обернул колокола фланелью.
— Может, вернемся назад и попытаемся завтра? — сказала я.
Но Джентльмен сказал, что к моему поезду в Марлоу вышлют двуколку с извозчиком и что ничего, если я опоздаю, — все лучше, чем вовсе не приеду.
Но когда мы наконец добрались до Паддингтона, выяснилось, что все поезда в этот день запаздывают, так же как и уличный транспорт, и нам пришлось ждать еще с полчаса, пока не дали сигнал, что бристольский поезд — на этом поезде я должна была доехать до Мейденхеда, а там пересесть на другой — наконец подан. Мы стояли под тикающими часами, переминались с ноги на ногу и дули на окоченевшие пальцы. Над головой зажгли большие фонари, но туман проник и сюда и, смешиваясь с паром, клубился под сводами вокзала, так что проку от фонарей было мало. Стены, по смерти принца Альберта, были завешены черным, траурный креп засижен птицами. Мне вокзал показался слишком уж мрачным — совсем не то я ожидала увидеть! Ну да ладно. Вокруг сплошное мельтешение: кто-то кого-то ждал, кто-то встречал, люди чертыхались, проталкивались вперед — под ноги нам то и дело кидались то малые детки, то собачки.
— Фу ты черт! — ругнулся Джентльмен: ему чуть не отдавило ногу кресло на колесиках.
Он наклонился, отер грязь с сапога, потом выпрямился и закурил сигарету. Закашлялся. Воротник его был высоко поднят, поля шляпы низко свисали. Глаза у него сегодня были какие-то тусклые, словно запачканы желтком. Да, сейчас он меньше всего походил на мужчину, от которого девицы сходят с ума.
Он снова кашлянул.
— К черту дешевый табак, — сказал он, обирая с языка сухую былинку. Потом перехватил мой взгляд и попытался улыбнуться: — К черту нищую жизнь во всех ее проявлениях — да, Сьюки? Для нас с тобой она очень скоро кончится, правда?
Я отвернулась и ничего не ответила. Еще вчера я чуть не до утра вальсировала с ним в кухне, теперь же, вдали от Лэнт-стрит, от миссис Саксби и мистера Иббза, среди этой гомонящей толпы, этот человек вдруг показался мне совсем чужим, и мне стало неловко. Я подумала: «Вы мне — никто». И вновь еле удержалась, чтобы не попроситься домой, но я понимала, что, если еще раз заговорю об этом, он еще, чего доброго, разозлится, так что промолчала.
Он докурил одну сигарету и зажег другую. Потом пошел по нужде, и я чуть позже пошла тоже. Подбирая юбки, я услышала свисток, и, когда вернулась, оказалось, что посадку уже объявили и половина людей кинулись сломя голову к только что поданному поезду. Мы поспешили вместе с толпой. Джентльмен подвел меня к вагону второго класса, потом передал мой сундук человеку, размещавшему багаж на крыше вагона. Я села рядом с женщиной, на руках у нее был ребенок, и лицо у нее было измученное, напротив нее сидели два коренастых фермера — сразу видно, деревенщина. Мне показалось, она мне обрадовалась, ведь я была так одета, что по виду — ха-ха! — ни за что не подумаешь, что это всего-навсего вороватая девчонка из Боро. Следом за мной вошли мальчишка и его старичок родитель, они несли клетку с канарейкой. Мальчик сел рядом с деревенскими мужиками. Папаша его сел рядом со мной. Вагон качнулся и заскрипел, и все мы, запрокинув голову, смотрели, как с потолка, где ворочали тяжелые тюки и другой багаж, на нас сыплется пыль вперемешку с ошметками лакировки.
В следующую минуту дверь рывком распахнули и захлопнули. За всей этой предотъездной суетой я чуть не забыла про Джентльмена. Подсадив меня в вагон, он отвлекся, видать, и завязал беседу с проводником. Теперь же подошел к открытому окну и сказал:
— Я боюсь, ты приедешь поздно, Сью. Но, думаю, кучер в Марлоу тебя дождется. Уверен, что дождется. Надо надеяться.
Я сразу поняла, что нет, не дождется, и мне вдруг стало жаль себя и захотелось плакать. И выпалила вдруг:
— Поедете со мной? Проводите меня до дома?
Но разве он мог? Он покачал головой и виновато скривился. Два мужичка, женщина, мальчик и старичок папаша смотрели на нас — удивлялись, наверно, о каком доме идет речь и вообще, с чего это мужчина в модной широкополой шляпе, да еще с таким голосом, завел разговор с такой девушкой, как я.