В следующий момент один из мужчин скидывает пиджак, разбегается и прыгает.
Я задерживаю дыхание, наблюдая за тем, как он летит вниз и врезается в водную гладь. Тут высота… метров двадцать.
— Разобьется! Он сейчас разобьется об камни! — кричит Вероника.
Через мгновение мужчина выныривает, хватает ртом воздух и подплывает к тонущим. Женщина ведет себя неадекватно, цепляется за него, опирается, топит.
Море злится волнами. Шумит. Чайки вопят.
Какая трагедия! Какой ужасный день! Я вытираю слезы и тоже несусь вниз вслед за Вероникой. Сама молюсь: «Боже, пусть у этого человека получится! Пусть он спасет малыша и его маму!» Клянусь, если ему удастся, я не стану осуждать ни его, ни его компанию. Пусть делает на яхте этой ночью что хочет, хоть с эскортницами, хоть с кем! Но ребенок… он ведь не виноват ни в чем. Он просто… поскользнулся.
Глава 2
Железная лестница опасно шатается, мои кроссовки едва касаются ступенек.
Шумный вдох-выдох, прыжок через две! Поворот к новому пролету и снова. Я хватаюсь за перила, чтобы не вылететь, и перебираю ногами так быстро, как только способна.
Проношусь мимо притихших на смотровой туристов. Они фотографируют? Мир замер в ожидании развязки.
Когда мы с Вероникой добираемся до берега, что-то уже произошло: народ стоит полукругом, все нервно кричат, жестикулируют.
Еще несколько шагов, и открывается картина: вымокший до нитки мужчина оперся на валун, склонил голову и часто, рвано дышит. Он в брюках и рубашке, с них ручьями стекает вода. Босиком. Рядом дрожащий от холода побледневший мальчик кутается в чей-то пиджак, который ему как пальто. Мать быстро стягивает с малыша мокрые вещи, обнимает, целует.
Выдыхаю с облегчением: беды не случилось. Не сегодня.
— Давайте скорую дождемся, — предлагает, кажется… жених. Георгий Басов. Судя по тону, делает это в десятый раз. Цокает языком. — Или я вас хотя бы довезу до больницы.
Пострадавшая явно нервничает.
— Ничего не нужно, я на машине, — говорит прерывисто, поправляя волосы. — Мы вышли сделать фотографию. Я не думала… Не знала… Тут красиво.
— Макс, ты как? У тебя, блин, кровь, спасатель.
Тело «спасателя» бьет крупная дрожь, хотя он и пытается ее унять. Море уже успело остыть.
Макс… Максим, значит.
Он поднимает голову, ведет рукой по щеке, смотрит на пальцы — и правда, кровь. Вдруг оглядывается, прищурившись.
— Жора, мать твою, менты. Убирай! — выдает сквозь зубы, кивая на толпящихся Барби в мини-юбках.
— Пи-здец! — восклицает жених, отбегает и начинает хлопотать.
Женщина тем временем хватает ребенка и делает несколько шагов в сторону. Все остальные разделились на две группы: те, кто в ступоре, и те, кто суетится без дела, создавая шум. Я быстро достаю из сумки салфетки.
— Дождитесь врача, — окликает пострадавшую Максим.
У него грубоватый голос, который слышать неловко. У меня… мало опыта общения с такими мужчинами.
Он вытаскивает из кармана брюк вымокший айфон последней модели, такие у всех в агентстве, с которым я подписала контракт. Максим смотрит на мобильник тупо, беззвучно выдает: «Блядь».
Мать возвращается. Я решаю, что она хочет поблагодарить героя, обнять или что-то в этом роде, но вместо этого женщина открывает сумку, нервными движениями вынимает из кошелька три купюры и протягивает Максиму.
— Вы с ума сошли, — медленно произносит он.
— Возьмите. Берите же! — Женщина психует. Бросает семьсот рублей на камень и, схватив ребенка, улепетывает.
— Остановить ее, Максим Станиславович? — раздается откуда-то слева.
— На каких основаниях? — Максим смотрит ей вслед, едва мазнув взглядом по деньгам. — Кто-нибудь, блядь, принесет полотенце?
Его вновь сотрясает крупная дрожь от порыва ветра, да так, что сердце сжимается. В эту секунду до меня доходит, что он совсем взрослый, лет тридцать, наверное. Рубашка облепляет грудь, руки. Намокнув, она просвечивает, и видно большую татуировку на правом плече. На запястье болтается нитка и что-то вроде… фенечки. Необычно, и совсем не подходит под его образ. На шее тонкая цепочка или… тоже нитка?
Еще одна капля крови течет по виску.
— Вы дорогой телефон утопили, — доносится тот же голос.
Я подхожу ближе и протягиваю салфетки. Неудачный момент! Потому что Максим натурально рявкает:
— И что?!
Аж подпрыгиваю! Он это замечает, переводит глаза на меня, и целый удар сердца мы пялимся друг на друга в упор.
Глаза у Максима почти черные. И сам он, если начистоту, непривычно смуглый, я таких только в кино видела. У нас в деревне жил один пакистанец, но внешне он был совсем другой — маленький и некрасивый. А Максим высокий и… неважно. Цепляю взглядом фенечку на его руке, и мелькает мысль о цыганах.