— Ты хочешь сказать… что она была настолько самовлюбленной? — ошеломленно спросил Сюань Цзи.
О вкусах не спорят. Кому-то нравились те, кто дополнял их, кому-то те, кто был на них похож, а кто-то и вовсе не любил никого, кроме себя. История знала множество рабов из клана теней, бывших точной копией своих хозяев.
— Ладно… допустим, тень, которую она оставила Дань Ли, была сродни ее воплощению в этом мире, — глядя на неразборчивые письмена, Сюань Цзи озадаченно почесывал в затылке. — Тогда… можно ли назвать это попыткой позаботиться о тебе?
— Мечи и доспехи тоже нужно чистить и смазывать, не говоря уже о созданном такой ценой демоне небес. Я был ей нужен, но, так как я не мог за себя постоять, ей пришлось присматривать за мной самостоятельно, — небрежно ответил Шэн Линъюань.
— Нет. Помнишь, когда мы были детьми, я был тем еще трусом? Твои кошмары будили меня, и я поднимал вой. Тогда ты пел мне песенки, чтобы я успокоился и уснул, — произнес Сюань Цзи.
Но Шэн Линъюань давно позабыл о таких пустяках.
— Чушь какая! Когда это я…
Не дав ему договорить, Сюань Цзи принялся напевать какую-то мелодию.
У него был низкий и приятный голос, все пернатые обладали хорошими вокальными данными. Его песни, словно нежные трели, возвращали людям давно забытые воспоминания.
— Где ты это услышал? — тихо cпросил Сюань Цзи. — Напившись, ее всегда пели охранники. Пели и плакали. Но эта мелодия не кажется тоскливой, если ее, конечно, не мычит Дань Ли.
Шэн Линъюань равнодушно рубанул по массиву рукой и ловко сломал сотканную из надписей границу. Из трещины вырвалась тонкая струйка белесого дыма, но Его Величество не проронил ни слова.
— Еще ребенком тебя разлучили с вдовствующей императрицей, ты не видел ее все детство, но, когда вы впервые встретились, ты принял ее как родную мать. Откуда ты узнал, какой должна быть «мать»? — вдруг спросил Сюань Цзи.
Шэн Линъюань был не по годам развитым, но очень замкнутым и отстраненным ребенком. С ранних лет он научился скрывать от других свои истинные чувства. Лишь когда мальчик ссорился с духом меча, он мог позволить себе несколько драгоценных мгновений ребячества. Он никогда ни с кем так не сближался. Даже со своим родным братом, князем Нином. Но Линъюань часто тайком наблюдал за вдовствующей императрицей. Однажды, когда они шли куда-то вместе, Сюань Цзи заметил, как Линъюань намеренно споткнулся, чтобы схватить ее за руку.
Это был единственный раз в жизни, когда Шэн Линъюань так неловко попытался сблизиться с кем-то.
Однако императрица Чэнь лишь снисходительно объяснила ему, что «государь должен быть сдержанным», и равнодушно отмахнулась от мальчика.
С тех пор Шэн Линъюань больше никогда не поступал так «опрометчиво».
— Линъюань, — мягко позвал Сюань Цзи.
Но в этот самый момент, испещренный надписями алтарь разрушился, каменная плита со скрипом отодвинулась в сторону, и прямо под ней открылся проход.
— Эта липовая гробница и впрямь строилась как попало… И Сяо Цзи, — Шэн Линъюань заложил руки за спину и шагнул в темноту туннеля.
— Мы с тобой пришли к выводу, что Мэн Ся была тенью принцессы клана демонов. Но мы понятия не имеем, правда ли это. Так почему ты вдруг запел о «чувствах матери и сына»? — слегка поддразнивая, спросил Его Величество.
Глава 127
Какое-то время взгляд Сюань Цзи был всецело прикован к спине Шэн Линъюаня.
Туннель был таким узким, что мог вместить только одного человека. Он казался бесконечным, и от этой мысли внутренности завязывались узлом1.
1 九曲回肠 (jiǔqū huícháng) — изгибающиеся узлами кишки (обр. в знач: тоска, удрученное состояние).
Какое-то время взгляд Сюань Цзи был всецело прикован к спине Шэн Линъюаня.
Шэн Линъюань никогда не скупился в выражениях. При необходимости он мог и преувеличить, и многих в его окружении поражала такая открытость.
Но все, кому он был симпатичен, ломали головы, в попытках понять его. Ведь никто из них не знал, какой ослепительной могла быть искренняя улыбка Его Величества.
И лишь Сюань Цзи помнил, что были вещи, о которых Шэн Линъюань никогда не говорил.
В детстве он не любил разговоры о чувствах матери и сына, в молодости — об искусстве владения мечом. А еще, после сожжения Дунчуаня он больше никогда не говорил слово «брат»… даже по отношению к князю Нину.
Если дело касалось семьи, в частности «матери-императрицы», Шэн Линъюань всегда ограничивался одними и теми же фразами: сперва, при помощи целой кучи пафосных выражений и параллелизмов, он восхвалял добродетели и достижения семьи Чэнь, а после завершал речь словами о том, что «за доброту его матери невозможно отплатить»… Но он никогда не задумывался над их смыслом, черновик его речей не менялся десятки лет.