И теперь у меня отметки неважные. В основном спасительные тройки. «Хорошо» только по географии и истории. Но мне иногда кажется, что учитель преувеличил мои знания по этим предметам от страха: вечером мы ходили домой по одной улице, а я в два раза выше его ростом…
— Хоть бы на тройку, — сказала мать, когда я стал рассовывать по карманам приготовленные младшими братом и сестрой шпаргалки по алгебре.
Они решили для меня, наверное, весь задачник. Брату шестнадцать лет, но он кончает девятый класс. Валя, сестра, с виду воробей-недоросток, ходит, как и я, в седьмой. Учится, конечно, не так, как Вадим, но вообще прилично.
Со стены комнаты на меня смотрит Вадим. Глаза слегка прищурены и словно насмехаются. Мать сделала портрет Вадима с обычной фотокарточки только этой весной, хотя с того дня, как пришло первое о нем извещение, прошло много лет. Когда наш городок освободили от немцев, мы долго, целых полгода, ждали от Вадима писем. Потом стали писать сами. Наконец пришла бумажка с напечатанным на машинке текстом, где извещалось, что Вадим пропал без вести.
Я все это время почти не учился. Был старшим в семье и после окончания войны работал осмотрщиком вагонов на большой станции, за сорок километров от городка. Только прошлым летом вернулся домой. Семье не помогал, потому что сам еле сводил концы с концами.
— Ты не спеши, а думай, думай, — снова сказала мать.
Я хотел огрызнуться, но промолчал. Мать зла не желает. Давно знает, что мне хочется поступить в школу помощников паровозных машинистов. Мои товарищи, с которыми я вместе ходил с длинным молотком, обстукивая вагонные колеса и бандажи вагонов, уже на паровозах. Но у них за плечами образование, семилетка.
Все время, как укор моей совести, передо мной пример старшего брата Вадима. В шестнадцать лет он окончил десятилетку с аттестатом отличника. По молодости его не хотели брать в институт, но он своего добился. Вскоре ввели плату за обучение, стипендию выдавали только тем, кто учился отменно. Многие, уехавшие в институт вместе с Вадимом, вернулись домой. А он не вернулся, так как имел блестящие успехи. Из дома не брал ни копейки и даже привозил кое-какие подарки матери.
Часто я даже злился на Вадима. Пусть у него профессорская голова, но ведь не всем же быть такими! Нужно кому-нибудь и осмотрщиком вагонов вкалывать! На одних белоручках свет не стоит… Но чем дальше, тем больше я стал понимать, что моя злость неуместна.
Перейдя работать на свою станцию, я поступил в шестой класс. Пятый пропустил — стыдно в двадцать лет ходить в пятый. Читал каждую свободную минуту, отказывался от отдыха, за два года ни разу не был в кино. Но в голове все равно страшная путаница.
— Сдашь, — сказала мать, когда я выходил из дому. — Только не волнуйся. Вадим всегда шел на экзамен спокойно. Он много занимался. Но ведь и ты столько сидел… Я даже удивляюсь…
Не знаю почему, но по дороге в школу я думал про Вадима. А вообще я редко о нем вспоминал, сразу поверив, что он погиб. Мать, наоборот, не верила. Она посылала запросы в разные военные инстанции, желая узнать хоть что-нибудь про старшего сына. Сколько походила она, расспрашивая возвратившихся из армии, из плена, репатриированных из чужих стран. И все напрасно: никто о Вадиме ничего не знал.
Только съездив в тот город, в институт, где Вадим учился, мать привезла кое-какие сведения. Вадим был зачислен в студенческий батальон и погиб скорее всего в начале войны, в тяжелом сорок первом году…
Я пришел в класс и сел за парту. Посмотрел на своих товарищей. Таких, как я, недорослей, двое-трое, остальные — зеленая мелочь, которую прогнали из дневной школы за лень, курение и прочие нехорошие вещи. Почему-то я перестал волноваться…
Задача оказалась такой же, как пророчили на консультации: про два поезда. Только они вышли не навстречу один другому, а вслед. У второго скорость большая, он должен догнать первый.
Для наглядности я нарисовал даже схему движения этих выдуманных поездов. Составил уравнение. Подошел учитель, посмотрел на мои упражнения и, улыбнувшись, отошел. Возле других он стоял дольше, хмурился, даже молча тыкал пальцем в бумагу.
Одним словом, сначала я почувствовал, что решу задачу, а потом решил. Первым в классе. Положил листки на стол. Ассистент, молодая женщина, бегло просмотрела мое решение задачи и, наверное, нарушая все инструкции, вслух сказала: «Все в порядке». Класс — все двадцать вечерников оторвались от листков и смотрели на меня. Впервые в жизни испытал я сладость чувства, которое, видимо, было хорошо знакомо моему брату Вадиму, — радость оттого, что победил…