– Но вы ходите куда-нибудь в гости?
– Нет, очень редко. Карелла с минуту молчал.
– Мистер Лассер, вы когда-нибудь покидаете дом? – спросил он.
– Нет, – ответил Лассер. – У вас что, агорафобия, мистер Лассер?
– Что?
– Агорафобия.
– Не знаю, что это такое.
– Агорафобия – это боязнь пространства, боязнь выйти из дома.
– Я не боюсь выйти из дома, – сказал Лассер. – Не больше чем другие.
– Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз выходили из дома?
– Не помню.
– Вы проводите все время здесь, в доме, правильно? С вашей матерью?
– И с отцом, пока он был жив.
– К вам приходят друзья?
– В общем, да.
– Опять «в общем», мистер Лассер.
– По правде говоря, мои друзья не слишком часто нас навещают, – признался Лассер.
– Как часто они приходят, мистер Лассер? – вмешался Хейз.
– Не очень часто.
– Как часто?
– Никогда, – ответил Лассер. Он помолчал. – Честно говоря, у меня не много друзей. – Он опять помолчал. – Мои друзья это мои книги.
– Понятно, – сказал Карелла. И тоже помолчал. – Мистер Лассер, согласны ли вы опознать своего отца по фотографии?
– Пожалуйста.
– Обычно мы предпочитаем опознание по трупу...
– Да, но это, как видите, исключается, – отозвался Лассер. – Я обязан быть здесь, возле матери.
– Хорошо. Тогда с вашего разрешения мы приедем сюда еще раз и привезем снимок, сделанный полицейским фотографом, и, быть может, вы будете настолько любезны...
– Да.
– И, пользуясь случаем, – продолжал Карелла, – зададим вам несколько вопросов о вашем отце и его отношениях с другими людьми.
– Да, разумеется.
– А сейчас мы больше не будем вас беспокоить, – улыбнулся Карелла.
– Спасибо. Я весьма благодарен вам за проявленную чуткость.
– Пожалуйста, – отозвался Карелла и повернулся к старухе. – Всего хорошего, миссис Лассер.
– Да хранит тебя господь и да исцелит он тебе голову[2], – откликнулась миссис Лассер.
– Мэм? – не понял Карелла.
– Моя мать когда-то была актрисой. Эти строки, скорей всего, из «Короля Лира».
– А вот и не из «Лира», – захихикала старуха и добавила еще несколько слов, похожих на грубое ругательство.
– "Иль шлюхою моя Фортуна стала? – подхватил внезапно Хейз. – Узнал я, от французской хвори Нелль в больнице умерла, и я теперь прибежища лишился".
– Откуда вам это известно? – просияла старуха, обернувшись к Хейзу.
– Ставили в школе, – ответил Хейз.
– И кого же вы играли?
– Никого, я был режиссером.
– Такой видный мужчина, – произнесла старуха. – Вам бы надо быть на сцене и демонстрировать свои достоинства.
С минуту в комнате царило глубокое молчание. Детективы посмотрели друг на друга, словно желая убедиться, правильно ли расслышали слова миссис Лассер. Энтони Лассер, не поворачиваясь к матери, пробормотал: «Мама, прошу тебя», – и проводил детективов к дверям. За спиной пронзительно хохотала миссис Лассер. Дверь закрылась. День клонился к вечеру, и в воздухе явно похолодало. С минуту они, подняв воротники пальто, постояли на обледенелой дорожке, прислушиваясь к возгласам малыша на другой стороне улицы: он изо всех сил крутил педали своего трехколесного велосипеда и стрелял из воображаемого пистолета: «Пиф-паф, пиф-паф!»
– Пойдем поговорим с ним, – предложил Карелла.
– Зачем?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Уж больно пристально смотрела на него старуха.
– Она сумасшедшая, – сказал Хейз.
– Да, тут ты прав. А что скажешь про сына?
– Не знаю. Чересчур уж убедительное у него алиби.
– Поэтому-то я и наседал на него.
– Я понял.
– А с другой стороны, вполне возможно, что он говорил правду.
– Хорошо бы узнать побольше о самом старике, – сказал Хейз.
– Все в свое время. Когда вернемся с фотографиями, сможем задать побольше вопросов.
– А труп тем временем остынет.
– Он уже остыл.
– А вместе с ним и след.
– Что поделаешь? Январь, – ответил Карелла, и они перешли на другую сторону улицы.
Мальчик на велосипеде не переставая стрелял в них, пока они приближались, потом затормозил, скребя подошвами ботинок по асфальту. Ему было года четыре. Одет он был в красную с белым вязаную шапочку, натянутую на уши. Пряди рыжих волос выбивались из-под шапочки и падали на лоб. Из носа у него текло, и сопли были размазаны по всему лицу, поскольку он то и дело вытирал нос тыльной стороной руки.
– Привет, – сказал Карелла.
– А ты кто? – спросил мальчик.
– Стив Карелла. А ты?
– Мэнни Московиц, – ответил мальчик.
– Здравствуй, Мэнни. А это мой напарник Коттон Хейз.
– Привет, – помахал рукой Мэнни.
– Сколько тебе лет, Мэнни? – спросил Хейз.
– Вот сколько, – Мэнни поднял и растопырил четыре пальчика.
– Четыре года. Отлично.
– Пять, – сказал Мэнни.
– Ты же показал четыре.
– Пять, – настаивал Мэнни.
– Ладно, пусть пять, – согласился Хейз.
– Ты не умеешь ладить с детьми, – сказал Карелла. – Тебе пять, верно, Мэнни?
– Верно, – отозвался Мэнни.
– Тебе здесь нравится?
– Нравится.
– Ты живешь вот в этом доме?
– Да.
– А знаешь бабушку, что живет напротив?
– Какую бабушку?
– Из дома напротив, – повторил Карелла.
– Из какого дома? Напротив живет много бабушек.
– Вот из этого дома, – сказал Карелла.
– Из какого?
– Из этого, – повторил Карелла. Ему не хотелось показывать пальцем, потому что он был уверен, что Энтони Лассер следит за ними из-за занавесей.
– Я не знаю, о каком доме ты говоришь, – настаивал Мэнни.
Карелла посмотрел на дом эпохи Тюдоров на другой стороне улицы и вздохнул.
– Он спрашивает, знаешь ли ты миссис Лассер, – пришел ему на помощь Хейз.
– Верно, – сказал Карелла. – Знаешь миссис Лассер?
– Она живет в доме напротив?
– Да, – сказал Карелла.
– В каком доме? – спросил Мэнни, но тут раздался голос:
– Мэнни! Ты что там делаешь?
Еще не обернувшись, Карелла понял, что ему придется иметь дело еще с одной матерью. Бывали дни, когда на пути попадались одна мать за другой, иногда разумные, иногда сумасшедшие, поэтому он взял себя в руки и, повернувшись, увидел, как из дома по направлению к ним твердым шагом на манер пасхальной процессии по Пенсильвания-авеню идет женщина в пальто, накинутом на халат, и с бигуди в волосах.
– В чем дело? – спросила она у Кареллы.
– Добрый день, мэм, – сказал Карелла. – Мы из полиции и хотели задать вашему сыну несколько вопросов.
– Каких вопросов?
– Про ваших соседей.
– Вы, по-моему, только что вышли из дома Лассеров? – спросила женщина.
– Да, мэм.
– Вам поступила на них жалоба?
– Нет, жалоба нам не поступала, – ответил Карелла. И помолчал. – А почему вы спросили об этом, миссис Московиц? Вы ведь миссис Московиц, верно?
– Да. – Она пожала плечами. – Просто мне подумалось, что к вам поступила жалоба. Я решила, что старую даму хотят упрятать в сумасшедший дом.
– Нет, нам об этом неизвестно. А что, были неприятности?
– Да нет, – отозвалась миссис Московиц. – Но слухи ходят.
– Какие слухи?
– Ее муж работает управляющим в каком-то доме в городе и каждое воскресенье едет пилить деревья, где, одному богу известно, а потом везет их продавать своим жильцам – странный бизнес, вам не кажется? А старуха полночи хохочет и плачет, если ее муж не покупает ей мороженого, когда сюда летом приезжает грузовик с мороженым, – тоже странно, не правда ли? А как вам нравится их сын Энтони? Весь день напролет летом и зимой рисует свои картинки в комнате, которая выходит в сад, и никогда не покидает дома. По-моему, это крайне странно, мистер.
– Никогда не выходит?