Первая, из Парижа, гласила: «Мадам Сара Бернар снимается в четырехсерийной картине о жизни королевы Елизаветы».
Вторая из Рима. «По знаменитому роману «Quo vadis»[5] в следующем году в Италии будет снята картина».
Эти краткие заметки находились в самом углу страницы, но для Джонни они убедительно подтверждали его правоту. Он долго смотрел на газету, спрашивая себя, убедит ли это Петера Кесслера. Наконец отогнал сомнения и пошел на кухню варить кофе.
Запах кофе привлек Джо Тернера. Сонный Джо стоял в двери и тер глаза.
— Доброе утро, — проворчал он. — Что на завтрак?
В этот день наступила очередь Джонни готовить завтрак.
— Яйца.
— А… — протянул Джо и, пошатываясь, пошел в ванную комнату.
— Подожди минуту! — крикнул Джонни и показал товарищу газету.
— Ну и что это доказывает? — спросил Тернер, прочитав заметки.
— Это доказывает мою правоту. — В голосе юноши слышались нотки триумфа. — Неужели ты не видишь? Сейчас Петеру придется признать, что я прав.
— Ты никогда не отказываешься от того, что вбил себе в башку? — медленно покачал готовой Джо.
— А почему я должен отказываться? — с негодованием воскликнул Джонни. — Это хорошая идея, и я был прав, когда сказал, что наступает время больших картин.
— Возможно, — согласился Джо, — но где ты собираешься их снимать? И как? Даже если бы у нас были бабки, ты же знаешь, что на студии не хватит места. На картину придется израсходовать пленку, которой бы нам хватило на полгода. Ты же знаешь, что ассоциация категорически против картин продолжительностью больше двух частей, и если она узнает, прощай наша лицензия. Что мы будем тогда делать? Нам придет конец!
— На время перестанем снимать короткие картины, — ответил Джонни Эдж. — Можно сэкономить достаточно пленки и снять «Бандита», пока ассоциация поймет, в чем дело.
Тернер закурил и проницательно посмотрел на Эджа.
— Может, ты и прав. Если нам повезет, можно будет обхитрить ассоциацию, но если нет — компании крышка. Они слишком сильны для нас. Ассоциация раздавит «Магнум Пикчерс» как муравья. Пусть с ней сражается Борден или кто-нибудь другой, у кого больше бабок. Но вряд ли кто пойдет на такой риск.
— Должен существовать какой-то выход, — упрямо твердил Джонни.
— По-прежнему считаешь, что ты прав? — Джо как-то странно посмотрел на товарища.
— Прав, — кивнул тот.
Тернер помолчал, затем тяжело вздохнул.
— Может, действительно прав, но посмотри, чем ты рискуешь. Плевать на наши с тобой шеи, мы одни. Неудача для нас не будет означать конец света. Но у Петера все иначе. Если мы ошибемся, он вылетит в трубу. Что ему тогда делать? Не забывай, что у него жена и двое прекрасных ребятишек. Он вложил в студию все деньги, и в случае неудачи ему конец! — Джо Тернер глубоко вздохнул и посмотрел прямо в глаза Джонни. — Ты согласен рискнуть и этим?
Эдж долго молчал. Он знал, чем рискует Петер Кесслер, но что-то подталкивало его, что-то говорило вновь и вновь: «Перед тобой висит золотое руно. Для того, чтобы им завладеть, требуется смелость». Джонни казалось, что он слышит зов Цирцеи, которому он не мог противиться так же, как не мог заставить себя перестать дышать.
Наконец он уверенно ответил:
— Я обязан сделать это, Джо, невзирая ни на что. Это единственный шанс для кино вырасти, превратиться в настоящее искусство. В противном случае мы проведем все наши жизни в маленьких синематографах. Только снимая большие картины, мы сможем стать чем-то по-настоящему важным. Мы занимаемся тем же искусством, что и те, кто создают музыку и книги. Только когда-нибудь кино станет важнее их. Мы обязаны сделать это.
— Ты считаешь, что должен сделать это, — медленно ответил Джо Тернер, чувствуя странное разочарование. Он потушил в пепельнице сигарету и заметил: — Ты просто грезишь наяву. Тебе просто кажется, будто ты знаешь, каким должно быть кино. Если бы я тебя не знал, я бы подумал, что ты эгоист и честолюбец, но я тебя знаю. Ты действительно веришь в то, что сказал, но тебе не следует забывать об одном.
Лицо Эджа побледнело.
— О чем? — встревоженно спросил он.
— Петер был очень добр к нам. Никогда не забывай этого. — Джо Тернер повернулся и вышел из кухни.
Джонни проводил его взглядом, затем повернулся к кипящему кофейнику и дрожащей рукой выключил газ.
3
— Какой номер квартиры, сэр? — спросил лифтер, медленно закрывая двери.
Лифт начал подниматься. Джонни Эдж закончил раскуривать сигарету. Он не назвал ни номера квартиры, ни имени владельца. Только этаж. Нет, в таких домах подобные фокусы не проходят, подумал он, жильцы не любят, когда их беспокоят по пустякам.