Я замолчал и огляделся по сторонам. Их лица выражали интерес и уважение. Несомненно, парни клюнули. Существовало только одно препятствие — если бы кто-нибудь поинтересовался, где Петер взял деньги на покупку земли, я бы погиб. Но беспокоился я напрасно. Первым схватил приманку Борден. Он торопливо вытащил ручку и начал выписывать чек.
— Мне нужны пятьдесят акров, — объявил Борден.
За час я продал земли, которой у нас не было, на шестьдесят тысяч долларов. Остальной народ, увидев, как Борден проглотил приманку, тоже бросился на крючок. Это оказалось легче, чем облапошить деревенщину и всучить им билеты на «Саломию»[15].
В три утра я опять позвонил Петеру на этот раз из своего отеля, где нас никто не мог подслушать.
Когда он снял трубку, до меня донесся взволнованный голос.
— Алло?
— Петер, это Джонни.
— Я думал, ты больше не станешь звонить, — разволновался он. — Это очень дорого.
— К черту расходы! Я должен был тебе позвонить. Я только что продал на шестьдесят тысяч земли в Голливуде, которую ты обязан немедленно купить!
— Господи! — завопил Кесслер, словно его резали. — Ты что, спятил? Хочешь, чтобы всех нас посадили?
— Успокойся. — Я попытался говорить как можно более спокойным тоном. — Мне пришлось это сделать. Эти ребята страшно хотели поехать в Калифорнию. Лучше мы немного заработаем на земле, чем спекулянты. За сколько можно купить акр в Голливуде?
— Откуда я знаю? — Его голос продолжал дрожать.
— Ал далеко? Спроси у него.
Через несколько секунд Петер ответил:
— Ал говорит, около двадцати пяти долларов за акр.
Мне в голову ударила кровь, и я глубоко вздохнул.
— Купи тысячу акров, — велел я. — Это нам обойдется в двадцать пять тысяч долларов. Я только что продал шестьсот акров по сто баков за акр. Тридцати пяти тысяч хватит, чтобы построить студию.
На другом конце воцарилось молчание. Когда Петер Кесслер заговорил, в его голосе послышались странные нотки, которых я у него никогда раньше не слышал. Я бы назвал это ужасом.
— Джонни, — медленно проговорил он. — Ты gonif, хотя и башковитый!
Я отвернулся от окна, сел за стол и допил бурбон. С тех пор прошло много времени, но казалось, что все произошло только вчера. Голливуд родился на обмане и за эти годы ничуть не изменился. Только вчерашние мошенники отличались от сегодняшних. Сегодняшние мошенничали и дурачили от жадности, а мы тогда — от бедности. Сегодня они практиковались не только друг на друге, но превратили в свое пастбище весь мир.
Мои глаза устали, веки отяжелели, и я решил на время закрыть их, чтобы дать им отдохнуть.
Я слышал неясные голоса. Повернул голову, но голоса не исчезли. Я сел, открыл глаза и потер их. Все тело ломило, спина затекла от неудобного положения, в котором я спал. Я потянулся и огляделся по сторонам. Взгляд упал на часы, стоящие на столе, и я резко вскочил. Полчетвертого! Я проспал почти весь день!
Вышел в соседнюю комнату, открыл кран с холодной водой и ополоснул лицо. Холодная вода полностью прогнала сон. Я снял с вешалки полотенце и вытерся. Взглянув в зеркало, решил, что не мешало бы побриться.
В этот момент из-за стены отчетливо донесся голос Гордона:
— Извини, Ларри, но я не могу согласиться с этим. Мы с Джонни договорились, что я буду руководить всем процессом производства. Предлагаемое тобой разделение труда приведет только к дублированию и ненужной суете и путанице.
Мне сразу расхотелось бриться. В кабинете Гордона происходило что-то, о чем я должен знать. Я открыл дверь.
Гордон с красным и сердитым лицом сидел за столом. Напротив восседали Ронсен и Дейв Рот. Лицо Ронсена, как всегда, оставалось невозмутимым, зато Дейв напоминал кошку, которая только что съела канарейку.
— Что ты здесь делаешь? — ответил он вопросом на вопрос, пожимая мою руку. — Я думал, ты в Нью-Йорке.
— Я прилетел вчера вечером повидать Петера. — Я повернулся к Ронсену. — Не ожидал тебя здесь встретить, Ларри.
Он с минуту подозрительно смотрел на меня, словно пытаясь определить, что мне известно, но мое лицо было таким же непроницаемым, как и его.
— После твоего отъезда кое-что произошло. И так как тебя не было, я решил прилететь сюда и сделать эту работу за тебя.
15
«Саломия» — одноактная опера Ричарда Страусса [Рихарда Штрауса] (1905) по пьесе О. Уайлда. Саломия, дочь Иродиады, так пленила царя Ирода, что он пообещал выполнить любое ее желание. По совету матери Саломия потребовала у царя голову Иоанна Крестителя. [В начале XX века оперу сочли скандально непристойной и безнравственной. В США она шла на сцене Метрополитен-оперы только один вечер в 1907 г., других постановок не было вплоть до 1934 г. —