Он снял рубашку, надел нижнее белье, брюки. Сидя, натянул носки, обулся и вышел в ванную. Открыл воду, достал набор для бритья и принялся взбивать пену, напевая старинную немецкую песню, которую помнил еще с детства.
В ванную заглянул Марк.
— Папа, я хочу пи-пи, — заявил мальчуган.
— Давай сам, ты уже большой мальчик.
Марк закончил пи-пи, взглянул снизу вверх на отца, который правил бритву, и поинтересовался:
— Можно мне сегодня побриться?
— Когда ты брился в последний раз? — Отец серьезно посмотрел на сынишку.
Марк потер пальцами щеку, как всегда делал Петер.
— Позавчера, но у меня быстро растет борода.
— Ладно, — сказал Петер, заканчивая править бритву. Он протянул мальчугану стаканчик с кисточкой. — Намылься, пока я буду бриться.
Марк покрыл лицо пеной и принялся терпеливо ждать, когда отец закончит бриться. Мальчик ждал молча. Он знал, что бритье очень важное и тонкое дело и, если мешать, можно порезаться.
Наконец отец закончил бриться и повернулся к сыну.
— Готов?
Марк кивнул. Он побоялся проглотить пену, если откроет рот.
— Повернись-на, — велел Петер, опускаясь на колени.
Мальчик повернул голову, закрыл глаза и попросил:
— Только не порежь меня.
— Я осторожно, — пообещал Петер, прижал бритву обратной стороной к лицу сынишки и начал снимать пену. Через несколько секунд он встал и объявил: — Все.
Марк открыл глаза и потер щеки.
— Гладкие, — счастливо объявил малыш.
Петер улыбнулся. Он ополоснул бритву, вытер и аккуратно спрятал в коробку. Затем помыл стаканчик и кисточку. Смыв с лица остатки пены и вытеревшись, он взял Марка на руки.
— А теперь идем завтракать.
На кухне он усадил сынишку и сел на свое место.
— Доброе утро, папа, — чистым и ясным голосом поздоровалась Дорис, целуя отца.
— Gut morgen, liebe kind,[1] — ответил Петер, обнимая дочь. После рождения Марка он всегда так отвечал Дорис. Марк стал у него любимцем, и Петер испытывал чувство вины перед дочерью. Поэтому он старался уделять Дорис больше внимания, быть с ней помягче.
Дорис вернулась на свое место. Петер с удовольствием смотрел на дочь, красивую девочку с золотыми косами, уложенными короной, и нежными синими глазами. На щечках играл румянец. Кесслер вспомнил, что семья переехала в Рочестер из перенаселенного нью-йоркского Ист-Сайда из-за слабого здоровья Дорис в раннем детстве.
Эстер принесла тарелку с вареными яйцами, копченой лососиной и зажаренным в масле луком. С тарелки поднимались ароматные запахи.
— Лососина с яйцами! — радостно воскликнул Петер, шумно принюхиваясь. — Как тебе удается достать ее, Эстер?
Эстер гордо улыбнулась. В Рочестере копченую лососину не продавали, но ей присылали из Нью-Йорка.
— Это кузина Рашель прислала из Нью-Йорка, — ответила она мужу.
Накладывая еду, Петер Кесслер любовался женой. Она была на год моложе его, по-прежнему стройна и красива, как тогда, когда он пришел в скобяную лавку ее отца сразу после приезда в Америку. Эстер, как в старину, собирала густые черные волосы на затылке, с ее круглого лица спокойно смотрели карие глаза. Она начала накладывать еду сынишке.
— Я побрился, — сообщил Марк матери.
— Вижу. — Она провела ладонью по щеке малыша. — Очень гладкая.
— Когда я смогу бриться сам? — поинтересовался Марк.
— Ты еще слишком мал, — рассмеялась Дорис. — Тебе вообще рано бриться.
— Нет, не рано, — запротестовал мальчуган.
— Успокойтесь и ешьте! — скомандовала Эстер.
Когда она наконец села за стол, Петер уже заканчивал завтракать. Он взглянул на часы, быстро допил кофе и молча поспешил открывать магазин. Все домочадцы знали, что папа обычно опаздывает. Вот и сегодня он опоздал — часы показывали несколько минут девятого.
Утро тянулось медленно. Покупателей не было. Наверное, теплая, не по сезону, погода вызывала у всех лень.
Около одиннадцати в лавку заглянул ломовой извозчик.
— Во сколько открывается зал игровых автоматов? — спросил он, показывая большим пальцем на заведение Джонни.
— Около двенадцати, — ответил Петер. — А что?
— Я привез ему аппарат. У него закрыто, а я не могу вернуться в Нью-Йорк с грузом.
— Он спит в задней комнате. Постучите, — посоветовал Кесслер.
— Уже стучал. Никто не отвечает.
— Подождите-на минуту. — Петер достал из-под прилавка ключ. — Я вам открою.
Они вышли на улицу. Петер постучал в дверь, но ответа не последовало. В окне он тоже ничего не увидел. Тогда он отомкнул дверь и заглянул в заднюю комнату. Увидев, что юноши нет, он вернулся к извозчику.
— Заносите аппарат внутрь. Наверное, Джонни куда-то вышел.
Петер Кесслер с любопытством наблюдал за машиной, которую привез извозчик. Он видел ее впервые.
— Что это? — полюбопытствовал Петер.
— Кинопроектор. Он переносит картинки на экран, и они движутся.
— И чего только не придумают! — недоверчиво покачал головой Кесслер. — Думаете, он работает?
— Еще как! — фыркнул извозчик. — Я видел их в Нью-Йорке.
Когда проектор занесли внутрь, Петер подписал квитанцию, запер дверь и забыл об аппарате до полчетвертого, когда из школы вернулась Дорис.
— Папа, почему дядя Джонни до сих пор не открыл свой зал?
Петер озадаченно посмотрел на дочь. Он уже забыл о проекторе.
— Не знаю, — медленно ответил он. Они вышли на улицу и посмотрели на вход в зал. Петер заглянул внутрь, но не различил ни одного движения. Ящик, доставленный утром, продолжал стоять на том же месте, где его оставил извозчик. Он повернулся к дочери.
— Сбегай наверх и скажи маме, чтобы она постояла в магазине.
Он дождался Эстер и объяснил все жене.
— Джонни до сих пор не открылся. Побудь в магазине, пока я буду искать его.
Кесслер открыл дверь и медленно направился в заднюю комнату. На этот раз он заметил на полу лист бумаги. Прочитал, вернулся в лавку и протянул письмо жене.
Эстер прочитала письмо и вопросительно взглянула на мужа.
— Он уехал?
В глазах Петера затаилась обида. Казалось, он не слышал вопроса жены.
— Наверное, я во всем виноват. Я не должен был сдавать ему помещение.
Эстер с сочувствием смотрела на мужа. Ей тоже нравился Джонни.
— Ты не виноват, Петер. Ты старался остановить его.
Петер забрал письмо и перечитал его.
— Зачем парень убежал ночью? — пожаловался он. — Мог бы хоть предупредить меня.
— Наверное, ему немного стыдно, — предположила Эстер.
— Все равно не могу понять, — покачал головой Петер. — Мы ведь были его друзьями.
Внезапно Дорис, которая стояла рядом и серьезно слушала разговор взрослых, расплакалась. Родители обернулись к дочери.
— Дядя Джонни больше не вернется? — всхлипывала девочка.
— Конечно, вернется, — утешил Петер, беря ее на руки. — Он написал, что вернется и поведет тебя в цирк.
Дорис перестала плакать и пристально посмотрела на отца большими круглыми глазами.
— Честно?
— Честно, — ответил Петер, глядя на жену поверх головы дочери.