Ледяной снег, растираемый по лицу окостенелыми руками, в мгновение ока вывел Хейзита из мечтательного состояния и придал бодрости. Он слепил снежок, надкусил, как яблоко, пожевал, выплюнул воду. Мокрыми пальцами пригладил всклокоченные после сна волосы. Прикрыв ладонью глаза, огляделся.
Шум работ, разбудивший его и позвавший на улицу, стих. Поблизости не было ни души. Двое плотников, оседлавших крышу будущей мастерской, замерли и смотрели куда-то вдаль. Тишина и обездвиженность окружающего белого мира производили угнетающее впечатление. Так застывает воздух перед скорой грозой, когда еще даже не видно черных туч, но уже ощущается невыразимая словами тревога.
Хейзит попытался увидеть, на что смотрят плотники, однако высокая стена мастерской загораживала от него большую часть Пограничья и дальнюю половину берега.
— Куда все подевались? — крикнул он.
Один из плотников вроде бы оглянулся на него, однако тупо промолчал и только пожал плечами. Хейзит выругался. Иногда ему казалось, будто окружающие живут где-то в ином мире, отличном от того правильного и простого, который знал он. Почему нельзя ответить на обычный вопрос? Зачем играть в странную молчанку? Хейзит захрустел по снегу в обход стены, наткнулся на приставленную к балкам потолочного перекрытия лестницу и не нашел ничего лучше, как взобраться по ней на крышу. Отсюда все пространство до леса как на ладони, однако все самое примечательное разыгрывалось в непосредственной близости к карьеру.
Землекопы, побросав работу, вылезли на поверхность и теперь стояли понурым полукругом, сжимая в руках заступы, кирки и лопаты. Им в продолжение выстроились вооруженные кто чем строители и безоружные гончары в неизменных фартуках. Все вместе они образовали размашистую дугу, внутри которой плотной группой стояли конные мерги.
Хейзит подумал, что когда-то он все это уже видел. И белый снег, и невинно-голубое небо, и растерянные фигуры людей, выстроившиеся не то полумесяцем, не то гнутой подковой. И медленно вползающее внутрь этой подковы небольшое войско, сплошь состоящее из широкоплечих всадников на могучих конях…
Тела всадников с головы до ног облегали чешуйчатые доспехи, празднично искрившиеся на солнце. Такими же чешуйчатыми были широкие попоны на лошадях, надежно защищавшие бока и шеи животных. Казалось, будто из вод самой Бехемы вышла эта стая четвероногих рыб о двух головах, которая теперь невозмутимо вклинивалась в расположение вабонов.
Хейзит сразу понял, что видит представителей какого-то иного народа, не имеющего отношения ни к обитателям Вайла’туна, ни к рыжим шеважа, ни к странному одинокому всаднику из Пограничья. Они были другими. И отнюдь не только потому, что на свой лад носили доспехи, а головы укрывали причудливыми шлемами с подобием петушиных гребней из довольно длинных разноцветных лент, полоскавшихся на ветру радужными косами. В них все было нездешнее, чужеземное, непредсказуемое. И притягательное. Уже одно то, с какой невозмутимостью приблизились они к застывшим с мечами на изготовку мергам, красноречиво говорило о них как о бесстрашных воинах.
Иноземцев было семеро. Они держали строй четким клином: один всадник впереди, еще по двое — с боков, один — сзади и последний, самый высокий и мощный, — в середине. Чешуйки на нем и на его коне не блестели железом, а были выкрашены попеременно в черный и ярко-оранжевый цвета, отчего он еще больше походил на петуха, если бы не отсутствие гребня. Вместо лент его черный шлем венчали два витых рога: оранжевый и зеленый. За спиной, не то притороченный к седлу, не то закрепленный между лопатками, трепетал узкий длинный флаг, тоже черный, в двух местах перечеркнутый косыми зелеными полосками.
Вооружены все семеро были одинаково просто: в руке — обоюдоострое копье, короткое и, вероятно, легкое, если сравнивать его с копьями сверов, на бедре — стянутый кожаными ремешками кистень, то есть в локоть длиной палка, заканчивающаяся цепочкой, другой конец которой венчало подобие приплюснутого с боков яблока, вырезанного из прочного дерева или кости. Вабоны подобными кистенями почти не пользовались, предпочитая для ближнего боя железные мечи, однако Хейзиту приходилось видеть кистени в богатой лавке Ротрама, друга семьи и торговца всевозможным оружием. Собственно, если бы не Ротрам, он едва ли знал бы, как эти штуковины называются. Кстати, торговец считал, что говорить «кистень» неправильно, а правильно — «костень», потому что по правилам ударный шар, «отвис», должен делаться именно из кости. В народе кистени вообще назывались цепами: фолдиты использовали их в хозяйстве для молотьбы. Вероятно, именно поэтому воины считали ношение кистеней ниже своего достоинства. Чего никак нельзя было сказать о чужеземцах. Наблюдательный Хейзит заметил, что для всадников прикрепленный таким образом к ноге кистень служил еще и дополнительным доспехом, предохранявшим ноги от боковых ударов. Основной же защитой всем служили небольшие, если не сказать маленькие, по сравнению с крупными фигурами, железные щиты круглой формы. В центре круга на каждом был выдавлен изнутри причудливый крест с кривыми загогулинами на концах. Как будто четыре ноги шли по кругу одна за другой. Глубокие вмятины убедительно свидетельствовали о том, что щиты нужны были всадникам не только для украшения.
Семеро незнакомцев держались в окружении значительно превосходящих их сил спокойно и с достоинством. По-видимому, откровенное бесстрашие и было той единственной преградой, которая не позволила отряду мергов во главе с Бруком, гарцующим сейчас на красавце-коне чуть поодаль от остальных, сразу обрушиться на чужеземцев всей своей мощью, а заставила хмуро бездействовать в настороженном ожидании развязки.
Всадники остановились. Тем временем Хейзит чуть не кубарем скатился с лестницы в снег и, сколько хватало сил, помчался к месту нежданной встречи. Он не знал, что произойдет, но спешил, боясь упустить какой-нибудь важный момент, а о том, что не вооружен, вспомнил, лишь когда очутился внутри смыкающегося кольца между Конроем с его землекопами и возбужденно переступающими на месте конями мергов. Здесь только он остановился, чтобы перевести дух и подумать, чем же может пригодиться. Его сбил с мысли посторонний запах. Сладковатый, терпкий, приятный. Перебивавший запахи лошадей и людского пота. Возникло ощущение, будто вышел из непроходимой чащи на лужайку ароматных цветов.
Источник запаха мог быть только один, но это означало, что, несмотря на всю свою храбрость и внушительный вид, иноземные воины пользуются какими-то женскими притирками. Вабоны умели получать благовония, а с лотков на рынке они в некоторые дни, особенно накануне праздников, уходили явно втридорога, однако покупателями были главным образом эдели да их расфуфыренные жены. Простой люд над ними посмеивался, предпочитая не тратить деньги на цветочные выжимки, а почаще мыться.