— Это, я то, вру?!! Я… я… это… вот посмотри!
Задираю подол и почему-то показываю им свою мокрую и голую письку. Маленькую, голенькую и очень похожую на пирожок, со складочкой посередине. Маринка моргает глазами и все еще в недоумении, а Юлька таращится на меня пьяными глазами, а потом, обхватывает меня сзади за попку и, притянув к себе, говорит.
— А, по-моему, ничего. Должна быть очень вкусненькой! Залезай к нам, быстренько!
— Ну, знаете, что! Это уже какое-то свинство! Пустите меня, я ухожу!
Маринка карабкается, спрыгивает на пол и толкает меня, подхватив свою одежду, не оглядываясь, выскакивает из комнаты, громко стукнув входной дверью.
— Что это она? — Бормочет Юлька спьяну. — Иди ко мне, маленькая моя женщина и люби. Мне все, что ты делала, очень понравилось. М, да!
И она наваливается на меня всем телом, прижимает к стенке, а сама ищет рукой и шарит ладонью под сарафаном. Мне не страшно, я очень гордая. Еще бы! Но меня все время колотит какая-то нервная дрожь, подхватывает дыхание от осознания того, что я сейчас буду с ней заниматься любовью. Мне только мешает одежда и я, задыхаясь под ее телесами и от ее горячего, винного запаха, шепчу ей.
— Сейчас я, сейчас. Дай мне только скинуть одежду.
Через час я очнулась. В комнате сумерки, подо мной, громко сопит Юлька. Ее рука все еще у меня на голой попке, но уже не сжимает ее, а безвольно и тяжело придавливает сверху. Я счастлива, как никогда. Мысли прыгают в голове и все никак не могут сложиться в последовательность. Я лежу на ней сверху, как застала меня очередная волшебная волна и мне не хочется отрываться и сползти с ее горячего и мягкого тела.
Это что же? Это я? Я и Юлька? Вот же, как здорово. И я почти неслышно шепчу ей.
— Юличка, Юлька! Любимая моя! Моя радость, мое наслаждение!
Рука сама ложиться, уже на привычное место у нее на груди и она реагирует, ее рука оживает и очень приятно и нежно гладит мою попку. От наслаждения я замираю. Блаженство!!!
Все это я вспоминаю сейчас, так ясно, так счастливо. Даже вспомнила эти, свои первые ощущения в облике маленькой женщины. А, что? Разве не женщины, скажите? Ведь это же я, любила ее своей дрожащей рукой, и она меня, в знак благодарности, с наслаждением гладила у меня так же. Нам обеим было так хорошо, а там, куда устремлялись все наши помыслы, чего касались нетерпеливые и дрожащие пальцы, не было разницы в возрасте, а только желание, только страстные ожидания прикосновений. И тогда, она радовалась, так же как и я, от прикосновений к этой юной, но уже начинающей понимать маленькой и нежной части тела, доставляющей столько радости в сексе и ласковых обхождений женщин.
А она, эта красивая женщина, оказалась на высоте! Оказалась чуткой и нежной, учительницей. Именно тогда я узнала о себе очень многое, впрочем, как и обо всех нас, женщинах. Я впервые почувствовала силу женского организма и его возможности, поняла, что природа нас одарила таким прекрасным органом и телом, с которым может быть поистине счастлива любая женщина. Вспомнила, как у меня на следующий день все время чесался, единственный из всех женских, торчащий мужской орган. И я его, как могла, старалась успокоить, но вместо этого трогала и наслаждалась его непокорностью.
Глава 7. Примирение
Вернулась поздно. Тетка с Маринкой смотрели телевизор. После обычных, в таких случаях расспросов тетки о том, где это я пропадала так долго, она успокоилась, узнав, что я помогала убрать посуду после дня рождения. Сказала, чтобы я ужинала одна. Они уже поужинали сами. Я сидела на кухне и все сметала с тарелки. Так проголодалась. Не дожидаясь, Маринки, легла. Думала отоспаться. Только задремала, как услышала голос Маринки.
— Ты уже спишь, что ли? Или опять притворяешься? Ты мне ничего не хочешь сказать?
— Завтра, Мариночка! Завтра я все тебе расскажу. Дай мне заснуть. Я просто проваливаюсь, так устала.
— Конечно. Она, видите ли, устала? А как свинячить, так не устала? Ну, что ты молчишь? Потаскуха!
— Ну, хорошо, хорошо. Пусть потаскуха, но дай, же мне заснуть. Отстань! Я уже сплю. Спокойной ночи.
Сквозь наваливающуюся дрему я еще слышу ее причитания все по тому же поводу, но уже не могу, да и не хочу понимать их. Все! Я и во сне опять с ней. Я улетаю в блаженстве и ели слышно шепчу в темноте: Юличка, Юленька…
Наутро Маринка бесцеремонно толкает меня.
— Вставай! Ты на море, купаться идешь?
Она шла далеко впереди и за все время, что мы почему-то идем, а не едем на велосипеде, она молчит и даже не пробует заговорить со мной.
Иду следом и рассуждаю.
Обиделась. Ну, обиделась, так обиделась! Помиримся, еще, обязательно помиримся! Ведь Маринка моя лучшая подруга и друг. Она самая лучшая! Как она этого не понимает? Ну, а то, что было вчера, так оно же обязательно должно было случиться когда-то. Рано или поздно. Это даже хорошо, что ее не было рядом, а то бы я застеснялась. А может, и нет? Ну, не знаю. А чего же я стеснялась бы? Ее или Юльку? Что я такого делала, от чего мне надо было стесняться, а уж тем более обижаться на меня. Ну, целовалась, ну трогала ее пальчиками. А сначала? А, что? Я ведь сначала хотела ей насолить. Я ведь Юльку к Маринке приревновала. Вот и начала. А потом… И стала вспоминать дальше, что было потом. А на душе, не то, чтобы кошки скребут, наоборот, такая радость. Вот же, как странно? Вроде бы я должна быть ниже травы, тише воды, а мне наоборот, хочется смеяться и петь. И тут я поняла от чего так. Мне вчера было так хорошо, и я впервые почувствовала себя такой счастливой от того, что наконец-то я стала пригодной для секса, и это было заложено в меня от самого моего рождения. А она? Как же она не понимает этого? Я бы за нее порадовалась. А она обижается. Странная она, какая-то становится, все чаще я ее просто не понимаю. А ведь совсем недавно? Да, что там говорить! Жалко, ой как мне жалко, что мы сейчас не можем так быть вместе и рядом. Я сейчас обязательно стану все исправлять и обязательно все выправлю. Честное слово! Только бы она меня не отвергала и дала мне возможность ее убедить. Ведь должна же?
Тогда я еще не понимала, от чего все так складывалось. И, только сейчас, спустя годы я могу себе все объяснить, что тогда было. Просто мы подрастали. Кто-то быстрее, кто-то отставал, но мы стремительно менялись, наши организмы все больше становились женскими. И первое, чего хотел этот новый облик, это внимания. Ведь если я тогда, где-то появлялась и на меня не обращали никакого внимания, то я обижалась, терялась и не знала, как к себе привлечь внимание. Часто я вытворяла такое, чего бы никогда, потом в своей жизни не позволила бы.
Мне одна моя, очень хорошая знакомая, кстати, мать семейства и очень приличная женщина, доверительно рассказывала, что и как она вытворяла в молодости. Чтобы привлечь к себе внимание они с девчонками в классе соревновались в беспардонных выходках и провокациях. Училась в элитной школе, все дети из очень хороших и интеллигентных семей, но то, что они, все по отдельности взятые, очень хорошие и милые девочки вытворяли, когда сбивались в кучу, так то, не передать словами.
То одна, а потом все сразу, приходят на урок физкультуры и все без лифчиков. Прыгают и специально так делают, что бы все видели, что они уже в форме, становятся женщинами и сиськи у них не только отрастают, но и прыгают, как мячики. Или, придут на уроки и перед самыми занятиями в туалете, все девочки класса снимали трусики, а потом, доверительно сообщали об этом одному из мальчишек в классе. И все занятия потом, мальчишки все время что-то теряли и лазали постоянно под парты, смотреть, а девчонки для них, еще и ножки свои раздвигали. А что было с одеждой. Она вспоминала, как буквально воевала с мамой, за каждый сантиметр длинны юбки. Мама не выдерживала и сдавалась. А однажды отец, всю их перебранку слушал, слушал, да потом, как дал ей! Да еще и коровой обозвал! И это все было в интеллигентной семье? А что уж о нас говорить, девчонках, фабричных родителей.