Невдалеке от самолетов находился с автоматом на груди дежурный по стоянке. Он первым увидел вынырнувший из-за развалин автостартер с летчиками и предупредил:
— Едут!
Юркий Смирнов тотчас кинулся под правую плоскость крыла, где рядком лежали парашюты, стал расправлять их лямки, А Беликов тщательно вытер руки паклей, засунул ее в карман комбинезона и, подождав, пока летчики спрыгнули с автомашины, шагнул к Борисову и доложил:
— Товарищ заместитель командира эскадрильи! За время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло.
— Добро! — Михаил оглянулся на подходивших Богачева, штурманов Рачкова и Штефана и воздушных стрелков-радистов коротышку Демина и длинного, как жердь, Игоря Иванова, разрешил:
— Три минуты на перекур!
Оживленно переговариваясь, летчики прошли за хвосты машин и дружно задымили табаком. Борисов тоже закурил и критически посмотрел на Богачева. Тот стоял в обычной позе, отставив правую ногу, артистически курил, зажав в тонких пальцах смятый гармошкой мундштук папиросы, и отрешенно всматривался в даль. Против обыкновения, летчик ничего не рассказывал и сам ни о чем не расспрашивал. Чтобы расшевелить друга, замкомэск лукаво спросил:
— Сань! Правду говорят, что ты сочиняешь музыку?
— Какую еще музыку? — опешил тот, — Что ты заливаешь?
— А почему ребята прозвали тебя Шубертом?
— Не Шубертом, а Шульбертом! — рассмеялся Иван Рачков. — То все Гараньков. Он где-то раздобыл фото австрийского композитора Франца Шуберта и стал доказывать, что Богачев на него похож. Мы сравнили. Действительно, у Сашки, как у композитора, высокий лоб, прямой нос, четко очерченные губы и ровные волосы назад. Да и держится гордо. Вот его и окрестили Шульбертом!
— А ну тебя, звонарь! — отмахнулся Богачев и пожаловался; — Призови своего штурмана к порядку, Михаил! Как избрали секретарем комсомольской организации, жизни не стало! То ему беседу проведи, то нарисуй боевой листок, а теперь взялся за мой профиль. Чем он тебе не по нутру?
— Наоборот! Загляденье, как… у аристократа! — под смех ответил штурман звена.
Александр начал заливаться краской, но Борисов не дал вспыхнуть дружеской перепалке, скомандовал:
— Кончай перекур! Начальство на горизонте. Строиться!
Летчики торопливо затушили папиросы и встали в строй.
Из подъехавшей автомашины вышли Ситяков, Заварин, Мещерин и Шарапов. Командир полка выслушал доклад Борисова и сказал притихшим экипажам:
— Сегодня вы впервые идете в крейсерский полет на свободную охоту. Такие задания доверяются лучшим. Что главное для охотников? Осмотрительность и хитрость. Вы должны все видеть и все слышать, первыми увидеть противника, первыми внезапно атаковать его. Тогда ваша победа обеспечена. Вот и постарайтесь! Командование на вас очень надеется! Возвращайтесь с победой!
С первыми лучами солнца торпедоносец и топмачтовик поднялись в воздух и устремились на юг Балтики, где, по данным разведки, проходили вражеские морские коммуникации. Свободной охотой в авиации стали называть метод боевой деятельности, по которому летчики на свой страх и риск выбирали маршруты полета, разыскивали цели и атаковывали их. Ведущий Борисов в паре с Богачевым летел в воды, контролируемые гитлеровцами, без истребительного прикрытия. Чтобы проникнуть в этот район моря незаметно, нужно было обмануть противника. Задача была не из легких, так как Финский залив сравнительно узок, усеян многочисленными островами, на которых немцы расположили не только посты наблюдения, но и зенитки. Кроме того, чтобы запереть Краснознаменный Балтийский флот, особенно его подводные лодки, они перепоясали залив с севера на юг двумя мощными минно-сетевыми заграждениями — гогландским и вторым по линии от района Хельсинки до эстонского острова Найссар (Нарген), у кромок которых все светлое время стояли начеку дозорные корабли и катера, а на береговых аэродромах дежурили готовые к вылетам истребители. Вот почему Борисов и Рачков послушались доброго совета майора Заварина и избрали очень сложный, но более верный маршрут. Они учли, что Финляндия вышла из войны, и потому решили обойти вражеские дозоры с севера у Финских берегов — на значительном удалении обогнули гогландский плес, прошли на запад вдоль шхер до Порккала, что у Хельсинки, и повернули на юго-запад в облет островов Хиума и Саарема.
Наконец-то самолеты летели над открытым морем. Михаил смотрел, как внизу под широкими крыльями в блестках солнечных зайчиков рябили волны. Серо-изумрудное море было совершенно пустынным. Лишь изредка его однообразие нарушали белые крапинки чаек. Над волнами, над чайками, над самолетами огромным прозрачным куполом светилось ясное небо. Моторы гудели ровно, басовито, по-мирному убаюкивающе, но вокруг шла война, и потому летчик находился в напряжении, часто вертел по сторонам головой, бросал беспокойные взгляды на поверхность воды — искал надводные суда, осматривал переднюю полусферу, чтобы не пропустить появления чужих самолетов.
Больше часа летали самолеты в заданных квадратах моря, но кораблей противника не обнаруживали; то ли воздушный разведчик неверно определил координаты тех мест, где обычно проходят вражеские суда, то ли очередной конвой изменил привычный маршрут. Время, отведенное на задание, истекало. Борисов заметно устал, нервничал и все чаще спрашивал то штурмана, то радиста об их наблюдениях.
Самолеты держались на малой высоте, а пилотирование при таком полете всегда утомительно. Раньше Михаил, как правило, летал на средних высотах и потому мог позволить себе расслабиться настолько, что снимал руки со штурвала и отдыхал, — машина за счет огромного киля была в полете устойчива. Но на малой высоте, да еще над морем, о такой передышке невозможно было даже мечтать. От длительного напряженного сидения и неподвижности у летчика затекли ноги, ломило спину, лоб покрывала испарина. Дать же отдых себе, набрав высоту, он не мог — тогда противник увидел бы их самолеты и пропало бы главное преимущество крейсерских полетов — внезапность. Приходилось терпеть.
— Миша! — раздался в головных телефонах голос Рачкова. — Опять вижу чаек! А где чайки, там конвоев нет. Помнишь, чему учил нас майор Заварин? Надо уходить отсюда.
На рассвете, напутствуя летчиков в дальний полет, флаг-штурман полка, много лет служивший и воевавший на Балтике, посоветовал: «Следите за поведением птиц. За годы войны они стали осторожными и близко к кораблям не подлетают — там их ждет смерть, стреляют. Потому, как увидите чаек, не тратьте время, уходите в другой квадрат».
Командир группы решился, приказал:
— Согласен! Пошли к шведским берегам! Давай курс! — Держи триста восемь градусов.
Борисов оглянулся на соседний самолет. Богачев летел справа, но так близко, что через плексиглас кабины было отчетливо видно его продолговатое лицо и белый подшлемник, прижатый к голове полудужьями телефонов и коричневыми лопухами резиновых наушников. Михаил вскинул руку и резко махнул ею в сторону ватных облаков. Александр закивал головой; «Понял!»
Самолеты изменили курс и нырнули под облачность. Солнце пропало. В кабинах потемнело. Горизонтальная видимость резко сократилась. На море появились мазки пены. Дул сильный ветер, и под его порывами самолеты начали подрагивать.
— Ваня! Ильич! — включил внутреннюю связь Борисов. — Где мы находимся. Дай место!
— В районе острова Гогланд. До него осталось полсотни километров. А что?
— Может, пройдем вдоль его берегов? Если и там ничего не найдем, потопаем домой. Пустая получилась наша охота.
— Разворот влево, курс двести двадцать… Миша! Там что-то темнеет. Черт! Окно мало, ничего не вижу. Посмотри!